II
То скученность, то скука ― всё тоска.
Что в одиночестве, что в толпах ― всё едино.
И если выпал звук ― изменится ль картина ―
не мира даже ― нашего мирка?
И если ты ушёл, Бог ведает, в какую
хотя бы сторону ― не то чтобы страну, ―
кто вспомнит о тебе, так бережно тоскуя,
как берег ― по морскому дну?
Обитый пробкой Пруст мне вспомнился намедни,
искатель эха в области пустот,
последний рыцарь Памяти последней ―
резиновый фонарь он опустил под лёд.
Подумать, как черно и холодно, куда
ни обратишь разбухнувшие очи!
Чем движется песок в часах подводной ночи ―
одной ли тьмой? одним ли хрустом льда?
Что́ стоит человек, во прахе путешествий
пересыпаемый сквозь горловину сна, ―
не горсточки ль песка, зачерпнутой со дна
залива, обнажившегося в детстве?
Что стоит человек ― течению времён
тончайшая струящаяся мера?
Согрета ли в руках запаянная сфера,
где памяти источник заключён?
И если так тепла ― чьи пальцы согревали?
чьих ― мутный оттиск на стекле?…
Об этом помнил кто-то, но едва ли
я вспомню ― кто. И как бы ни назвали ―
всё именем чужим, всё в спину, всё вослед…
февраль 1973