
Снопатые поля ушли в преданье…
Хлебатые амбары ― с треском высохли
Крестьяне деревяне обратились в липу
И в щепы ― щеки худощавые…
………………..
В избе, с потолком дыряво копченым,
Пятеро белобрысых птенят
Широко глаза раскрыли, ― о
Сегодня полные миски на столе дымят!..
― Убоинки молодой поешьте,
Только крошку всю глотайте до конца,
Иначе ― встанете,―
Маньку возьмет рыжий леший, ― o
Вон дрыхнет, как баран, у суседского крыльца!..
Мать сказала и тихонько вышла….
Дети глодали с голодухи,
Да видят, ― в котле плавают человечьи руки,
А в углу, ворочаются порваные кишки.
― У ох!.. завопили, да аравой в дверь ―
И еще пуще ахнули:
Там мамка висела ―
Шея посиневшая
Обмотона намыленной паклей!..
Дети добежали до кручи ―
Недоеденный мертвец сзади супом чавкал, ―
Перекрестились, да в воду, как зайчики, бухнули
Подхватили их руки мягкие..
А было это под Пасху…
Кровь убитого к небу возносилася
И звала людей к покаянию,
А душа удушенной под забором царства небесного
Облакачивалась.
1920
Хлебатые амбары ― с треском высохли
Крестьяне деревяне обратились в липу
И в щепы ― щеки худощавые…
………………..
В избе, с потолком дыряво копченым,
Пятеро белобрысых птенят
Широко глаза раскрыли, ― о
Сегодня полные миски на столе дымят!..
― Убоинки молодой поешьте,
Только крошку всю глотайте до конца,
Иначе ― встанете,―
Маньку возьмет рыжий леший, ― o
Вон дрыхнет, как баран, у суседского крыльца!..
Мать сказала и тихонько вышла….
Дети глодали с голодухи,
Да видят, ― в котле плавают человечьи руки,
А в углу, ворочаются порваные кишки.
― У ох!.. завопили, да аравой в дверь ―
И еще пуще ахнули:
Там мамка висела ―
Шея посиневшая
Обмотона намыленной паклей!..
Дети добежали до кручи ―
Недоеденный мертвец сзади супом чавкал, ―
Перекрестились, да в воду, как зайчики, бухнули
Подхватили их руки мягкие..
А было это под Пасху…
Кровь убитого к небу возносилася
И звала людей к покаянию,
А душа удушенной под забором царства небесного
Облакачивалась.
1920