
Коньяком опоили Богоматерь; ―
Она думала, что росой окропили цветы, ―
Покрова валялись алые под альковом ресторана,
Кружились хамелеоном восковые черты…
И перегарно спиртные дымы
Ползли к ней на амвон
Стопудово чугунные бабы
Гуляще ухали с куцых колонн!
Хихикали носы шакальи,
Облизывая рваные десны: ―
Полюбуйся, обманутая Богоматерь,
Как мы грациозны!
Дай поцеловать тебя, красотку,
Давно не видали таких прелестей,
Не вороти ротик от зубастой глотки, ―
Лучше с нами браги смертной испей. ―
Змеился рот Небесной судорогами отвращения,
Отрекаясь своей невинной святости.
И только в мокрых бульварных аллеях
Обезумевший рыцарь в бреду целовал ее прозрачные кисти.
Ея уповальные руки
Тонким жемчугом обвились вокруг его склоненной шеи,
И в небе изломанно ― ясном
Опавшие листья хоругвями рдели…
Она думала, что росой окропили цветы, ―
Покрова валялись алые под альковом ресторана,
Кружились хамелеоном восковые черты…
И перегарно спиртные дымы
Ползли к ней на амвон
Стопудово чугунные бабы
Гуляще ухали с куцых колонн!
Хихикали носы шакальи,
Облизывая рваные десны: ―
Полюбуйся, обманутая Богоматерь,
Как мы грациозны!
Дай поцеловать тебя, красотку,
Давно не видали таких прелестей,
Не вороти ротик от зубастой глотки, ―
Лучше с нами браги смертной испей. ―
Змеился рот Небесной судорогами отвращения,
Отрекаясь своей невинной святости.
И только в мокрых бульварных аллеях
Обезумевший рыцарь в бреду целовал ее прозрачные кисти.
Ея уповальные руки
Тонким жемчугом обвились вокруг его склоненной шеи,
И в небе изломанно ― ясном
Опавшие листья хоругвями рдели…