Светозар, воевода удалый!»
Захватил я тогда, знать, добычу не хуже.
Чем родитель мой, викингов бивший у Балта,
Посейчас не сочли всех богатств и оружья:
Луков ханских, кольчуг и клинков в два закала.
Всех сокровищ не счесть ― драгоценных каменьев
Изумрудов и яшм, бирюзы, хризолитов,
Жемчугов ― в них морей голубых отраженье.
Пестрых раковин ― волны гудят в них сердито…
Не хватало и слов, чтоб поласковей звать вас,
Вас, утеха моя, светлячки летней ночи,
Как я вас миловал, как любил рассыпать вас
Или лунам в воде горсть швырнуть прямо в очи!
Мне казалось тогда, будто в водных глубинах
Чешуи позолотою змеи играют
И что месяц-паук там соткал паутину ―
И небес лучезарная сеть достигает.
… И ясна и тепла, заряницею мая
На постель из цветов шла ты в ночь, о услада.
И шептала мне робко, к груди припадая:
«О владыка мой любый, мой Лель ты, мой ладо!»
А потом вдруг со смехом впивалась мне в тело ―
Как на берег волна, на него набегала,
Мое сердце в груди клокотало и млело,
Ты волос ароматом меня опьяняла.
И от тайн благовонных туманились очи.
Губы жадные жадно вбирали лобзанья,
Ум мутился от счастья. И не было мочи
Оторваться, любви погасить полыханья.
И я бился в сплетеньях, как в неводе рыбы,
И, объятьями скован, горел нетерпеньем,
Содроганья, касанья, извивы, изгибы,
Боренье, горенье, подъемы, паденья…
… А потом тяжело, но как сладко дышалось.
Я лежал: надо мною ― лишь звезды-мерцалки,
На озерах заводят песнь-плач дивьи жены,
А в лесах на ветвях спят ночные русалки.
И всё думалось-снилось, что будто б уж лада
Зачала и несет в своем чреве мне сына,
И что удаль мою унаследует чадо,
Как наследовал я у отца-исполина.
Был бы ты, Светозарич, владыка владыкам!
Воевода перунов! Князь во Златограде!
Вихорь мой Ураганович, Витязь великий!
В златоверхой тиаре, в багряном наряде!
Злая мать еще в чреве похитила сына,
Унесла мою гордость, надежду, опору,
И родишься на свет на немилой чужбине.
Сын святой мой, родишься с печатью позора!
А то бросит (как знать? ), будто сучий помет ты,
Будешь жить ты в бесславье, по людям скитаться,
И проклянешь отца, и не будешь знать, кто ты,
А враги станут зло над тобой насмехаться.
… Помню отроком был я в отцовской палате;
Нам послы принесли тайно весть от хозаров:
Три волхва, мол, пошли на поклон в хлев к дитяти,
Те волхвы ― Мельхиор и Каспер с Бальтазаром.
А дитя безымянно! И все хохотали,
И смеялся отец мой хмельной незлобиво.
«Чудеса в решете, ― говорил он. ― Видали?
Князь в хлеву! Средь скота? Ай да дивное диво!»
Ты б лежал в колыбели из белого пуха,
Ты б сосал, Светозарич, лебяжие перси,
Мой хоробрый, всю силу отважного духа
Вцеловал бы в тебя ― и презрение к смерти!
Как земли бьется сердце от соков налива,
От моих поцелуев ярь-кровь в ней вскипела,
А во мне расшумелась, как зрелая нива,
Мощь святая любви, что не знает предела.
Дымом жертв голубели урочища, логи,
Песнопеньем звенели священные рощи,
Мед, молитвы и туши суровые боги
Принимали, даря мне часть божеской мощи.
А теперь, видно, боги исполнились гнева
И бог-страх в камышах затаился прибрежных.
Тщетно варите зелья мне, вещие девы.
Да и вы, старики-ведуны, бесполезны.
Возвратите мне очи, дышавшие степью,
Голос гусельный нежный, румянец ладоней!
Что мне слава, богатство и великолепье?
Князь, как раб, перед вами главу свою клонит.
Где ты, лада, вернись ― меч мой туп стал и тяжек.
Без тебя не отбить мне поганые орды!
Грабь же, хан, Златоград! Печенег, сядь на Сяже!
А ты, пес половецкий, бери стяг мой гордый!
Гей, коня! без седла, лишь за гриву схватиться…
Дайте мне по степи во всю ширь развернуться
И за дьяволом-ветром кружить и носиться…
Дайте пасть мне, не встать и назад не вернуться!
Ты ж, дружина моя, коль найдешь меня в поле,
Возвращаясь, как прежде, с победою бранной,
Тризну справь ты по мне, меду выпейте вволю
И любившее сердце засыпьте курганом!..