Дай мне еще раз взглянуть на тебя ―
пахоту белит зима запоздалая,
в хилых занозы стожках теребя,
псковщина нищая, глушь одичалая,
где с шепелявым ваньком разговор
от бормотухи вдогонку и груб еще
и благолепные главы Печор
словно заплаты от ризы на рубище.
Здесь я паломничал месяц юнцом
и литургий до конца не отстаивал,
с длинными космами, гладким лицом
от безобразной столицы оттаивал.
Или не петрил тогда ни аза,
или просить не умел, как положено,
только морщины легли под глаза,
мысли беспамятны, сердце встревожено.
И прикипело ― идти за черту,
наскоро шитую белыми нитками,
чтобы на вольных хлебах ― в немоту
впасть, наконец, обрастая пожитками.
Дай я еще покружу над тобой,
пахота мерзлая с горклой оскоминой,
ветер пронзительный, воздух рябой…
― вороном всперенным в клюве с соломиной.
1980
пахоту белит зима запоздалая,
в хилых занозы стожках теребя,
псковщина нищая, глушь одичалая,
где с шепелявым ваньком разговор
от бормотухи вдогонку и груб еще
и благолепные главы Печор
словно заплаты от ризы на рубище.
Здесь я паломничал месяц юнцом
и литургий до конца не отстаивал,
с длинными космами, гладким лицом
от безобразной столицы оттаивал.
Или не петрил тогда ни аза,
или просить не умел, как положено,
только морщины легли под глаза,
мысли беспамятны, сердце встревожено.
И прикипело ― идти за черту,
наскоро шитую белыми нитками,
чтобы на вольных хлебах ― в немоту
впасть, наконец, обрастая пожитками.
Дай я еще покружу над тобой,
пахота мерзлая с горклой оскоминой,
ветер пронзительный, воздух рябой…
― вороном всперенным в клюве с соломиной.
1980
