3. ЦАРЕВИЧ ДИМИТРИЙ
Давно уж жаворонки прилетели,
Вернулись в гнезда громкие грачи,
Поскрипывают весело качели,
Еще не знойны майские лучи.
О май-волшебник, как глаза ты застишь
Слезою радостной, как летом тень!
Как хорошо: светло, все окна настежь,
Под ними темная еще сирень!
Ах, пробежаться бы за квасом в ледник,
Черемуху у кухни оборвать!
Но ты ― царевич, царский ты наследник:
Тебе негоже козликом скакать.
Ты медленно по садику гуляешь
И, кажется, самой травы не мнешь.
Глядишь на облако, не замечаешь,
Что на тебя направлен чей-то нож.
Далекий звон сомненья сладко лечит:
Здесь не Москва, здесь тихо и легко…
Орешки сжал, гадаешь: чет иль нечет,
А жаворонки вьются высоко.
Твое лицо болезненно опухло,
Темно горит еще бесстрастный взгляд,
Как будто в нем не навсегда потухло
Мерцанье заалтарное лампад.
Что милому царевичу враждебно?
На беззащитного кто строит ков?
Зачем же руки складывать молебно,
Как будто ты удар принять готов?
Закинул горло детское невинно
И, ожерельем хвастаясь, не ждет,
Что скоро шею грозно и рубинно
Другое ожерелье обовьет.
Завыли мамки, вопль и плач царицы…
Звучит немолчно в зареве набат,
А на траве ― в кровавой багрянице
Царя Феодора убитый брат.
В заре горит грядущих гроз багрянец,
Мятеж и мрак, невнятные слова,
И чудится далекий самозванец
И пленная, растленная Москва!
Но ты, наш мученик, ты свят навеки,
Всю злобу и все козни одолев.
Тебя слепцы прославят и калеки,
Сложив тебе бесхитростный напев.
Так тих твой лик, тиха святая рака,
И тише стал Архангельский Собор,
А из кровавой старины и мрака
Нам светится твой детский, светлый взор.
Пусть говорит заносчивый историк,
Что не царевич в Угличе убит,
Всё так же жребий твой, высок и горек,
Димитрий-отрок, в небесах горит.
О вешний цвет, на всех путях ты нужен,
И в мирный, и в тревожный, смутный миг!
Ведь каждая из маленьких жемчужин
Твоих дороже толстых, мертвых книг.
О убиенный, Ангел легкокрылый!
Ты справишься с разрухой и бедой
И в нашей жизни, тусклой и унылой,
Засветишь тихой утренней звездой.
Февраль 1916