ДНИ ОЧАРОВАНИЯ
На гребне славы, а быть может, смерти
Я получил цветок в простом конверте ―
Один цветок, и больше ничего,
И даже неизвестно ― от кого.
Хотел узнать ― напрасная попытка.
Жена сказала: ― Это маргаритка. ―
Цветок засох, я выбросил его.
Он для меня не значил ничего.
О чем я думал в этой жизни бренной?
О времени, о смерти, о Вселенной?
Не знаю, после вспомню. А теперь
На странный стук я открываю дверь.
Я дверь открыл на волю провиденья
И замер от немого удивленья.
И надо же! Передо мной она!
Поклонница зазнобная. Одна
Из тех, кто просит в дни очарованья
Сперва вниманья, а потом свиданья.
Поклонницы, что вьются возле нас,
Всегда урвут свой заповедный час.
Они летят на имя человека,
Как мошки на огонь, ― и так от века.
― Вадим! ―/ Вадим Петрович ― это я.
Она со мной на «Вы». Ну и змея.
Быть может, Томас Вульф писал ужасно,
Но этот тип изобразил прекрасно.
― Позволь войти! ―/ Я вижу: это страсть,
Тут можно под влияние подпасть.
― Да как вас звать? ― спросил ее сердито.
― Ах, да! ― она смутилась. ― Маргарита! ―
И засмеялась: ― Есть такой цветок… ―
Конечно, есть… Как позабыть я мог!
На всякий случай я сказал: ― Входите.
Но у меня жена. Не подводите.
― Не подведу! ― вошла в мой кабинет,
И мы расположились тет-а-тет.
Зацвел цветок: слова и звуки, звуки.
Не разговор, а слуховые глюки.
Все об искусстве ― и глаза, и грудь.
Все обо мне, о Пушкине чуть-чуть.
Глаза блестят, и нечто в них мелькает,
Но что она в искусстве понимает?
На истину копнул разок, другой
И понял, что она ни в зуб ногой.
Зато какими сыпала словами,
Зато какими двигала бровями!
Но несмотря на брови и восторг,
Я заскучал: глазами морг да морг.
Давно мне эта музыка знакома,
С двух слов меня одолевает дрема.
Хотя была поклонница мила,
Я не заметил, как она ушла.
О чем я думал в этой жизни бренной?
О времени, о правде, о Вселенной?
Не помню… Мысли любят тишину.
Забрал я в ум прогнать свою жену,
И эту мысль ласкаю, как голубку.
И вдруг звонок. Я замечаю трубку,
Я поднимаю трубку, как всегда,
И по привычке отвечаю: ― Да!
― Да! ― говорю. На том конце молчанье,
Но слышу потаенное дыханье.
Я трубку положил. Черт знает что!
Жена спросила: ― Кто звонил? ― Никто! ―
Ответил я. ― Какое-то дыханье,
Но не моих ушей очарованье.
Бог дремлет, время катится само.
Через три дня я получил письмо
От Маргариты… Ладно, ради бога.
В письме она взошла на «Вы» ― для слога.
«Я думала о Вас все эти дни.
Вы на большом виду, а я в тени.
Я Вас хотела видеть, но похоже,
Вам Ваше одиночество дороже.
Я Вам цветок послала ― что с того!
Вы даже не узнали ― от кого.
Я к Вам пришла, но Вы тогда скучали
И, кажется, меня не замечали…
Но голос был мне в заповедный час,
И этот голос говорил о Вас:
«Люби его, и он тебя заметит,
Зови его, и он тебе ответит».
Гадала я, что скажет мне поэт:
Родное «да» или чужое «нет»?
Гадала я и наконец решилась,
Знак подала ― моя судьба решилась.
Я позвонила, помните… тогда…
Вы все сказали, Вы сказали: «Да!»
На этом месте я остановился
И так захохотал, что прослезился.
Такого не придумать Сатане!
Она живет и грезит, как во сне.
А дальше пишет грешными словами.
«Я счастлива, что в одном веке с Вами
Одним и тем же воздухом дышу,
Он так меня ласкает… Я прошу
Заветной встречи!..» Женщина скучает,
И день, и час, и место назначает.
В конце приписка. Крупное P. S.
«Вся Ваша! ― здесь, и здесь, и здесь!..»
Понятно, что сказать она хотела,
Она в виду имела части тела.
Бьюсь об заклад на уровне большом:
Она письмо писала нагишом!..
День, час и место ― это превосходно.
Который день? Он сходится ― сегодня!
И время есть… Тут некуда спешить,
Тут надо выпить прежде, чем решить.
Я сел и дернул душу из стакана.
― Ты пьешь один? ― жена сказала. ― Странно! ―
Конечно, странно, милая душа.
Зато я пью, как надо, не спеша.
Налил и ей. Второй пошел в охоту,
Потом подряд: я пью всегда без счету.
И порешил по здравому уму:
Идти мне на свиданье ни к чему.
Цвети, цветок, последним пустоцветом,
Иной талант боготворя при этом.
Светись, звезда! Молись, моя свеча!..
Но вот явились сразу два врача,
Жену и визги увезли в больницу
И растрясли скандал на всю столицу.
А я наутро принимал парад
Пустых бутылок, выстроенных в ряд.
О чем я думал в этой жизни бренной?
Да ни о чем ― как Царь всея Вселенной.
Покой везде. А прошлое есть сон…
Когда звонит в квартире телефон,
То по привычке, как во время оно,
Я поднимаю трубку телефона
И, чтоб не ошибиться никогда,
Я говорю: «Однако», а не «да».
Но иногда, как в дни очарованья,
На том конце я слышу гул молчанья.
1995