Пред вечным днем я опускаю вежды.
Баратынский
Был он времени приспешник,
С ним буянил заодно,
А теперь утихомирился, ―
Сквозь безлиственный орешник,
Как раскаявшийся грешник,
Грустный день глядит в окно.
Травяные смолкли речи,
Призадумались стволы,
Запылав, закат расширился,
И уносится далече,
Исцеляя от увечий,
Запах почвы и смолы.
Пусть тревоги вековые ―
Наш сверкающий удел,
А кошелки мать-и-мачехи,
Золотисто-огневые,
Раскрываются впервые,
И впервые мир запел.
Снова жгучего прозренья
Над землей простерта сень,
Каин, Авель ― снова мальчики,
Но в предчувствии боренья
Заурядный день творенья
Вновь горит, как первый день.
1969
Баратынский
Был он времени приспешник,
С ним буянил заодно,
А теперь утихомирился, ―
Сквозь безлиственный орешник,
Как раскаявшийся грешник,
Грустный день глядит в окно.
Травяные смолкли речи,
Призадумались стволы,
Запылав, закат расширился,
И уносится далече,
Исцеляя от увечий,
Запах почвы и смолы.
Пусть тревоги вековые ―
Наш сверкающий удел,
А кошелки мать-и-мачехи,
Золотисто-огневые,
Раскрываются впервые,
И впервые мир запел.
Снова жгучего прозренья
Над землей простерта сень,
Каин, Авель ― снова мальчики,
Но в предчувствии боренья
Заурядный день творенья
Вновь горит, как первый день.
1969