Этот, четвёртый, постскриптум про то
Зеркало, где я никто и ничто,
Зеркало, где отражения нет, ―
Лишь от алмаза змеящийся след.
В зеркале, где я никто и ничто,
Нет моей шапки и полупальто,
Нет фотографий, любимых вещиц,
Книг самодельных и чистых страниц, ―
Всё, до чего ни дотронусь рукой,
Вдруг исчезает во мгле ледяной.
Зеркало, видевшее меня
Чуть ли не с самого первого дня ―
С матерью и на плечах у отца, ―
Мне не прощает потери лица.
То в сундуке, то в рогожном мешке,
В долго трясущемся товарняке
Следовало неуклонно за мной
Бабкино зеркало в рамке резной.
Всякое было меж нами в дому ―
Била я и башмаком по нему
Ночью, в ту зиму, когда поняла,
Что я второму лицу не мила.
С рюмкой в руке и в рубахе ночной
Плакало зеркало вместе со мной,
Всё мне прощало, не помня обид,
Только потери лица не простит,
Да и себе не простит ― не могло
Сопротивляться алмазу стекло:
Лучше б себя от уродства спасти,
Лучше б на самоубийство пойти,
Рухнуть всей тяжестью на пришлеца,
Всеми осколками ― в мякоть лица.