ПОЭМЫ
КРУГ
С. Липкину
I
Над городом стеклянные туманы.
Окраина, застройка пустыря.
Пейзаж мне сон напоминает рваный ―
Кусок пруда, осколок фонаря,
Отчётливее ― башенные краны.
Здесь окна в сетках, видимо, не зря.
А в процедурной дух стоит дурманный,
Смесь валерьяны и нашатыря.
Там движет время часовая стрелка,
Как будто бы слепого поводырь, ―
И в книжке записной трясётся мелко
Густая телефонная цифирь, ―
Ах, крёстная, ищу твой номер дачный.
Он, как в Москве, такой же семизначный.
II
Как битое стекло, мерцает лёд,
И жаль душе не то, что я отрину,
А то, чего душа не обретёт.
Себе я перегрызла пуповину
Молочною десной, ― ничтожный плод
Той лагерницы, верившей в доктрину,
Что лишь её ― зазря… Но кто-то в спину
Меня толкает, на меня орёт
За книжку записную санитарка,
Её глаза как два свечных огарка:
Лет через семь, как кончилась война,
Лечили здесь её от алкоголя,
И не ушла на волю ― что ей воля?
Там ей велят, а здесь велит она.
III
Опять в свои ударив барабаны,
Судьба берёт за шиворот меня,
Суёт мне мыло ― день сегодня банный,
Но ванна ― это тоже западня.
Немеет рот, язык как деревянный,
Едва воды касается ступня,
Я ледяные вспоминаю ванны
В подвале, где молчала я три дня:
«Ты видела, сознайся, одноклассник
Соскрёб с портрета бритвою усы
В спортивном зале. Был ли соучастник?»
Но я молчала, тикали часы
За стенкой, и колечки перманента
Разламывались в ванне из цемента.
IV
Судьба меня за шиворот берёт,
Бросает в ночь сорок второго года.
Перевернёт мне душу этот год:
Стоит брезентом крытая подвода
У госпиталя, там, где чёрный ход,
Гружу я трупы за мензурку мёда,
За чёрный с красным джемом бутерброд.
Мне лёд мертвецкой руки ест, как сода.
Я ― школьница, подросток, худоба,
Впервые вижу я мужское тело,
Но мёртвое. Опричница-судьба,
О как ты далеко вперёд глядела, ―
Как эта смерть, что здесь во льду лежит,
Передо мною обнажится быт.
V
Весь быт мой, умещённый в чемоданы,
Он, право же, не стоит ни гроша:
Подарок мужа ― коврик домотканый,
Шубейка, туфли цвета камыша,
Тетрадь, кофейник, перстень пятигранный
И два из моря взятых голыша ―
И ни крупиночки небесной манны.
Не к ней ли продирается душа
Сквозь кожу барабана и сквозь платье,
Залитое непраздничным вином?!
Как хочется немного благодати,
Как хочется не помнить о былом!
И я средь ночи так беспечно плачу,
Как будто всё ещё переиначу.
VI
Из-под кровати под кровать бредёт
Квадратик солнца, сквозь тугую сетку
Струится предвесенний небосвод,
На всём сегодня оставляет метку,
Рябые соты на стену кладёт,
Пятнистый зайчик влез на табуретку,
И луч, увидев сонную соседку,
Перекрестил её раскрытый рот
И тут же подошёл ко мне вплотную,
По лбу погладил, как сестру родную,
И это милосердное родство
Меня как будто вынесло из склепа.
А я-то думала, что солнце слепо
И дарит свет, не видя ничего.
VII
Вокзалы… Общежитья… Балаганы…
И вот больница ― любопытный дом.
Пугающий, хотя и постоянный
Вопрос: «Вы переносите с трудом
Несправедливость, ханжество, обманы?»
Я не спешу с ответом. Дело в том,
Что правдолюбье (им больны смутьяны) ―
Шизофрении явственный симптом.
И я молчу, как там три дня молчала,
А врач глядит с улыбкой, без вражды.
Что ж, мне и от улыбки полегчало,
А он себе в стакан налил воды, ―
Предвидел ли, учась психиатрии,
Что предстоят ему дела такие?
VIII
Где дни одеты задом наперёд,
Там балаган. Там в недрах призеркальных ―
В толпу переодевшийся народ.
В личинах шелушащихся и сальных
Он водит повседневный хоровод, ―
Как бы не помня черт первоначальных,
Он за лицо личину выдаёт.
В подземных переходах привокзальных
Как лёд мерцает застоялый свет.
У выхода вдруг пячусь в глубь напора
Движения, но по толпе сосед
Меня вытаскивает: вот умора!
Сейчас за столб фонарный ухвачусь ―
Я площади переходить боюсь.
IX
И вновь я там же, где была когда-то,
И крёстная опять придёт сюда:
По-детски простодушно-плутовата,
Подчёркнуто седа, но молода,
На тумбочку поставит три граната
И морс: «Ты можешь жить у нас всегда,
Да вот с людьми ты ладишь трудновато,
С пелёнок и ранима и горда,
Но всё ещё, надеюсь, обомнётся,
Боюсь я отрицательных эмоций,
Не обижайся, детка, я пошла…»
Уйдёт, а я вздохну: в трамвае давка,
Но вспомню: ждёт её машина главка
И ужин в доме чешского посла.
X
В железной сетке небо и палата,
А здесь простор, а здесь такой простор,
Что кажется ― земля и та крылата,
Вот-вот перенесёт через забор!
И поддевает снег моя лопата,
Как будто расчищаем мы не двор,
А нашу жизнь. Но корочку заката
Уже клюют вороны, и надзор
В тупом лице запойной санитарки
Нас в корпус загоняет: «Кончен бал!»
И отсверкал свободы призрак яркий ―
Час трудотерапии отсверкал.
О призрак мой, о вымысел мой нищий,
Стал чище двор, да жизнь не стала чище.
XI
Стучат часы за голою стеной,
Как стрелка, жизнь моя бежит, вращаясь
По замкнутому кругу предо мной.
Смутьянов сторонилась я, покаюсь,
Была я и неверною женой,
Любовницей смурной, но возвращаюсь
Я постоянно памятью больной
В мертвецкую, где жизни ужасаюсь
Впервые, где и трупы не равны:
Лёд выдаётся сообразно званью!
Где до поры понятие вины
Открылось несозревшему сознанью.
А что такое первородный грех,
Я, кажется, узнала позже всех.
XII
И чудится: шагают пионеры,
Бьёт барабан. Куда идёт отряд?
А в балаган, где жизни костюмеры
Нас в маленьких доносчиков рядят.
Костры, как в первобытности пещеры,
Там, в пионерском лагере, горят.
И я была одной из дикарят,
Плясала вкруг костра, покуда серый,
Пещерный дым не выел мне глаза,
Но я не вдруг оттуда убежала,
И дымом замутнённая слеза
Ещё мне долго видеть свет мешала.
О детство, перестань, не барабань,
Дай мне вглядеться в утреннюю рань!
XIII
По тумбочке из крашеной фанеры
К стене поспешно движется паук,
Он озабочен, он исполнен веры,
Что паутина дело чистых рук,
Что муха есть разносчица холеры,
Её он втянет в свой девятый круг,
А после съест, хваля её размеры.
А вдруг ему и мыслить недосуг,
Работает и пищу добывает,
И это я, бездельница, сижу
И мыслю за него… Вовсю зевает
Соседка: «Ну и крик по этажу!
А вот паук ― хорошая примета,
Бумажная, ― не к выписке ли это?»
XIV
Я барабаню книжкой записной
По полочке стальной в холодной будке.
Как вышла из больничной проходной,
На воле я уже вторые сутки.
Где бытовать мне нынешней весной,
Куда звонить, кому под видом шутки
Признаться в бесприютности ночной?
Ну что мне стоит в здравом жить рассудке?
Попробую с людьми наладить связь!
И набираю номер я, смеясь,
Разъятый смехом рот ― моя личина,
Мне совесть надоела, как нарыв!
Подходит к будке пожилой мужчина,
Газетою лицо полуприкрыв.
XV
Над городом стеклянные туманы,
Как битое стекло, мерцает лёд.
Опять, в свои ударив барабаны,
Судьба меня за шиворот берёт,
Весь быт мой, умещённый в чемоданы,
Из-под кровати под кровать бредёт ―
Вокзалы, общежитья, балаганы,
Где дни одеты задом наперёд,
И вновь я там же, где была когда-то,
В железной сетке небо и палата,
Стучат часы за голою стеной,
И чудится: шагают пионеры, ―
По тумбочке из крашеной фанеры
Я барабаню книжкой записной.
1974