Душа моя строга, как пепельная урна.
Я усмирил тебя, встревоженная рысь,
Ты, суета души, с которой все сжились.
Рассудочны мои и «хорошо» и «дурно»,
Но, зубы сжав, я жду, чтоб цепи порвались
И озаренье вдруг на душу пало бурно.
И пусть бы я погиб! И смерть моя лазурна!
О, Пифагор был прав ― она певуча, высь!
В час смерти гимны сфер до слуха б донеслись
И в мире стало б всё печально и ажурно…
Но страшен гороскоп холодного Сатурна,
Под коим разные бродяги родились.
Что ж, наконец, вот он, мой пламенный экстаз?
Нет, я налгал его… мой дух, как обезьянка,
Передразнил себя ж! Я бился напоказ,
И мой огонь взлетел, но тотчас же погас…
Вот серый пепел слов ― реликвия останка…
Летучий пепел слов… Где гордая осанка,
И строгость дальних дум, и холод острых глаз?
Я пуст, я брошен в сор, как лопнувшая склянка!..
Я страшен, нем и слаб… больной дикообраз…
И это мой святой, последний, смертный час?
«Нет, жить! Нет, жить, ― хриплю, как нищая шарманка,
Есть выход! Есть еще… Чет-нечет! Риск! Орлянка!»