ХИМЕРЫ СОБОРА NOTRE DAME DE PARIS
Una eademque res duobus modus expressa.
Спиноза
I
Философ, мысливший, что тайна
Висит над нашим бытием,
Иль непосредственно, случайно,
Поэт в безумии своем,
Иль дикий мистик, полный веры
В средневековых чудищ зла,
Взвел кто-то страшные химеры
Под небо и колокола.
В своей одежде длиннополой
Творец исчез в былых годах,
Гуляка, может быть, веселый,
Быть может, сумрачный монах,
Забыт людьми, неведом, силен,
Томимый роем странных снов,
Средь улиц спутанных извилин,
Во тьме готических домов;
Но до сих пор его творенья,
Проклятья каменные, в ряд
Над градом вечного движенья
На храме чуждые сидят.
Их лица странны. Любопытны,
Удивлены, как у детей,
Иль равнодушны, мертвы, скрытны,
С печалью каменных очей…
Иль с хищной радостностью силы
Глядят химеры злобно вниз,
Упершись лапами в перила
И перегнувшись за карниз.
II
Под ними шумно перемены
Как в скачке бешеной летят.
Париж сквозь лопнувшие стены
Предместья впитывает в град;
В болота движутся каналы;
Вздымает почву щебень, сор;
Чернея, старые кварталы
Уходят в глубь угрюмых нор;
Труды мильонов гибнут в безднах,
На пласт и грунт другим идут;
А под землей червей железных
Извивы мощные растут.
И, вечно новы, поколенья
Бегут и гибнут чередой…
Глядят химеры, и виденья
Над ними носятся порой.
III
Там, за Ситэ, где снова Сена
Сливает два теченья вод,
На колокольню Сен-Жермэна
Седой звонарь, кряхтя, ползет.
Морщинист, злобен и неистов,
Смеется он, чему-то рад…
Хе-хе, ему вожди легистов,
Виконт веселый и аббат,
Сегодня в ризнице церковной
Сказали нечто… Взяв фонарь,
Пойди тихонько в час условный…
Ты дашь сигнал, седой звонарь.
Не просчитай минуты, старый…
Как было сказано, точь-в-точь…
В двенадцать ночи бьют удары.
Варфоломеевская ночь.
Во тьме, по улице унылой
Крадется тень, ползет, как зверь…
― «Ты здесь, Жильбер?» ― «От ложа милой». ―
― «Laudamus Deum! В эту дверь!» ―
Слышны удары… В капюшонах
Шныряют страшные попы…
Прошло… У Лувра, на газонах,
Нарядной слышен гул толпы.
Маркизы милые смеются…
Роброны, шпаги, парики…
Гавот танцуется, поются
Отменно-нежные стихи…
И сам король, любезный, меткий,
Смеясь, мадам де-Помпадур
О римском папе шепчет едкий,
Весьма скабрезный каламбур.
Прошло… Фигура исполина
Ведет народ. То Жюль Дантон.
Восстанье, клубы, гильотина,
Три новых цвета у знамен…
Забыты церкви, папа, вера,
Сменили их на десять лет
Острота злобная Вольтера,
Конвента пламенный декрет.
Бегут разряженные бары,
Запачкан кровью древний трон,
Марат, Жиронда, Монтаньяры,
И наконец Наполеон…
Прошло… Солдат, как на параде,
Ровняет старый капитан,
Готов на взятой баррикаде
К расстрелу смелый мальчуган.
Вот поднялися ружья взвода…
Кричит мальчишка в дула их:
«Долой рантье!
Живет свобода
Национальных мастерских!»
Прошло… Шумят бульвары, пресса,
Парламент, мэтрополитэн…
На блеск кафэ спешит повеса,
Вертлявый прыгает гамэн…
Под звездным небом в честь Ваала
Шумят, не слыша нищих плач,
Студент Латинского квартала
И из Ситэ банкир-богач.
Кокотки, биржа, преступленья,
Бульваров смех, Монмартра свист,
И, полный жажды разрушенья,
Сент-Антуанский анархист.
В мир знанья славная Сорбонна
Кидает тысячи томов,
А на окрайнах неуклонно
Растет восстанья грозный рев…
Берут начало здесь потоки
Великих слов, мечтаний, зла,
Но, даже мощные, жестоки
Здесь люди, мысли и дела.
Пройдет. Прейдут мечты и веры,
Прейдет Париж, как Вавилон…
Но пусть разрушатся химеры,
Улыбка их… ей нет времен.
IV
Да, кто они? Я, сын усталых,
Сын злых сомнений, снов и мук,
Я выраженье угадал их
И обнял их, как брат и друг.
Рука ваятеля хотела
Создать дух зла… Но в те года
Считались злом желанья тела
И дух боролся с ним тогда.
Тот дух, что ведал мних безвестный,
Крестом на плитах лежа ниц,
Что после в готике небесной
Дал неуклонность, высь и шпиц.
Страстей людских обожествленья,
Рой гномов, фавнов и дриад,
Обезобразило стремленье
Творцов готических громад:
Не жил монах ― он лишь молился,
Он не любил ― он лишь страдал,
И фавн в химеру превратился,
В начало дьявольских начал.
И, побежденный новым богом,
Забытый бог, великий Пан,
На храме каменном и строгом
Согнул зверино-гордый стан.
Но жив бог Пан, дух первобытной,
Звериной истины лесов!
Он шелестит повсюду, скрытный,
Граненный ложью городов.
Он лицемерьем искалечен,
Греховен в мыслях и делах,
Но в душах всех един и вечен
На самых властных глубинах.
И в храме сердца, рядом с верой,
С познаньем, истиной, добром,
Веселый фавн наш стал химерой,
Проклятьем нашим и ярмом.
Да, потому химеры гадки
И потому они близки:
То наших помыслов загадки,
Всей нашей жизни и тоски.
Изумлены они, лесные,
Ненужной ложью наших дней,
Но всё же их улыбки злые
Горды победою своей.
Они повсюду торжествуют
Над храмом, мыслью и толпой,
Но, как и мы, они тоскуют
По дебри шепчущей лесной.
Прикован к лжи и камням зданий,
Я рвусь, как вы, химеры, в глушь,
Я в вас влюблен, как в злость желаний
Лесных, преступных наших душ.