О, не было ль в одной из самых темных комнат
Исчезнувших веков ― не комнаты ль века? ―
В одной из тех, что никогда не вспомнят
Преданье, знание, искусство и тоска,
Таких обычаев, свирепых и спокойных,
Чтоб гордые юнцы, любить не захотев,
Уничтожали бы своих любимых ― знойных,
Глядящих пристально и молчаливых дев?
О, это надо так, мудрейшие, так надо!
Жестокости; к любви! И недоверья к ней!
Там, где-нибудь в стране Шумера и Аккада,
Где храмы, ночь, тростник, воззрения людей,
И эта клинопись на глиняных таблетках,
Всё превращалось в стиль, приобретая смысл
Зодиакального, предсказанного в метках,
Изображающих ряды безвестных числ ―
Быть может, юноши с суровой верой в фатум,
С чертами идольских и всепознавших лиц
Ножи вонзали в грудь любовницам проклятым
И после десять дней в пыли лежали ниц.
И это правильно! Оно несносно, знанье,
Чутье без отдыха к другому «я» в тиши!
Безумна глубь сердец! Неслыханно страданье
Жить в черной пропасти чужой, живой души!