Ватерло».
На них, гвардейцев, повернули
Враги все пушки и полки,
Но сквозь гранаты, ядра, пули
Пошли, не Дрогнув, старики.
Уже зловешие пустоты
Зияют в правильных рядах,
Под гром орудий тают роты,
Как копны, валятся во прах…
Тогда какой-нибудь упрямо
Ревел усатый гренадер:
«Нас император видит! Прямо!
Сомкнись! Сомкнись! Vive l’empereur!»
И привиденья пролетали
Минувшей славы по рядам,
И громче звякали медали
За Бауцен, Йену и Ваграм.+
По грудам тел видать дорогу,
Как шли гвардейцы… Гром растет…
«Нас император видит! В ногу!»
В атаку гвардия идет…
Колонны шли и умирали.
И наконец, страшны, мрачны,
На полпути гвардейцы стали
В карэ, врагом окружены…
И старики заговорили
Ружейных залпов языком
И строи дымом очертили,
Как заколдованным кольцом…
Их три карэ. На них все взоры
Своих, чужих устремлены,
Веков неведомых узоры
Судьбою в них заложены,
На них одних едва держался
Наполеона грозный трон,
Весь свод истории качался
Могучей силой трех колонн.
Вкруг них, гремя, сверкают латы,
Летают конные полки,
Но крепче скал карэ квадраты
Средь волн их, высунув штыки.
Ударит конь об них, весь взмылен,
И фыркнет, станет на дыбы,
Отпрянет прочь и, бешен, силен,
Несется вновь на звон борьбы.
Какой-нибудь ездок взовьется,
Рванет мундштук и шпоры даст,
Над головами пронесется
И в центр карэ! И лег, как пласт.
Пальба, пальба… Нет счета трупам,
Карэ разорвана стена;
Стоит в огне, в дыму, по группам,
Но не бросает знамена.
Вокруг врагов сомкнулись узы,
Всё жарче бой со всех сторон…
«Сдавайтесь, храбрые французы!» ―
Фельдмаршал крикнул Велингтон.
Но знамя выше подымают
Останки гвардии и: «Нет!
Молчи! Гвардейцы умирают,
Но не сдаются!» ― был ответ.
Пальба… В мундире закоптелом,
В крови, последний гренадер
Упал, прижавши знамя телом,
И прохрипел: «Vive l’empereur!»