Белькомбской
Мы жили десять дней. / В ее глазах
Больших, от старой меди зеленевших,
Росла тоска, темнея день за днем.
Там церковка была, и ресторанчик,
И лавочки, где продавали вяло
Парижские открытки и бювары,
А наверху, как слон, стоял Монблан.
В железно-серых пасмурных ущельях
Катились ели черными зубцами,
Летели лыжники в цветных фуфайках
И бегали подснежные ручьи.
Морозом пахло и чуть-чуть вербеной
От пролетающих американок,
Несущихся на первоклассных лыжах
К ущелью горному реки Арно.
Дай руку мне! / Бормочет умывальник,
В шуршащей тьме зажегся ночничок.
Тоскливо скрипнули полы. / ― Как поздно!
И бьют часы. / Двенадцать! Боже мой!
Россию бы по радио услышать!
Растут, растут над белыми хребтами
Старинные, как смерть, рисунки звезд.
Ты думаешь, что я ищу покоя?..
Нет, милая, я очень осторожен,
Я очень осторожен, и за мною
Огромный опыт бедственного счастья,
Разлук, тревог. Покоя нет на свете.
Об этом ты пока еще не знаешь.
Ты, светлячок весны, пушинка света,
Студентка вечно молодой Сорбонны
И парижанка до мозга костей,
Чуть бережливая, как ртуть живая,
Смешливая и дерзкая до черта
И вдруг задумчивая. / И потом
В глазах широких проплывет огонь,
Когда в беседе быстрой невзначай
Тень Франции пройдет и станет тихо.
Ты страстно танцевала каждый год
В день взятия Бастилии, а ночью
На фейерверк смотрела и кричала
Какие-то пустячные слова
И аплодировала. / Ты любила
Жизнь так легко, что с детским удивленьем
Не верила, что можешь умереть.
Ты целый год копила франк за франком,
Чтобы на десять дней слетать в Савойю
И насладиться в маленьком Белькомбе
Рекламным снегом, лыжами, весельем
Той для Парижа сказочной зимой.
И жили мы в дешевеньком отеле
С огромным телефонным аппаратом.
Ты верила, что есть на свете счастье,
Ты думала, что в мире есть покой.
А свет покоя льется из Белькомба
На сотни сотен неподвижных лет.
И ты не знала, девочка Парижа,
Что через восемь лет… / Но нет, не стоит
Так забегать вперед. / Дай руку мне.
Уснули шведы./. Спали аргентинцы
Поджарые в ночном квадрате комнат.
И немцы спали, комкая перины,
Открывши рты, в давящей темноте.
Дубовые ступени отмечают
Мой шаг замедленный. / Летают тучи,
Затмивши неуютную луну.
И вдруг то посветлеет, то стемнеет…
Пойдем со мной! / Стоят вдоль стенки лыжи,
Оденем ― вниз ― и посвист голубой,
И ели чернолапые хватают
Тебя за грудь и бедра. / Ночь тревоги,
Стальная неприкаянная ночь.
Была ты верным отраженьем века,
Веселого и страшного. / И ночью
Мы по снегам скользили тень за тенью
По твердым лыжням на реку Арно.
Дай руку мне! / Пуховые сугробы
Меня зовут к себе. / Кругом стремнины
Гремящих рек. / Уже почти весна,
И гул лавин, и сизый посвист снега,
Колокола монастырей окрестных.
Так быстро мчимся вниз ― и наши лыжи
Поют хвалу беспечному стремленью,
И холодок в крови… Весна, весна,
В зеленом колпачке! / Среди седых
Ревущих елей ты сказала мне: ―
Я верю в счастье, верю в отраженье
Вот этого ночного поцелуя,
Минуты этой, этого мгновенья
В людской судьбе на много, много лет!. ―
Вот так сказала ты в горах Савойи,
Шутя или пророча ― я не знаю.
И ты сама не знала, что судьба
Лишь через восемь лет тебе ответит
Вот здесь… / Но нет, не буду забегать
Вперед на восемь лет. / Бледнеют звезды.
Ущелья елями полны доверху.
Река скользит холодным черным змеем.
И ветви злобно сбрасывают снег.
В зеленой шапочке, дрожа ноздрями,
Выхватывая запахи из ночи,
Ты мчишься вниз, и снова поворот,
Рука закинутая, и объятья,
И легкий стон, как будто бы прикушен
Был ветер ледников в губах набухших.
Над миром тишина лежит, синея,
Сверкая от луны, снегов, ручьев.
Амфитеатр звенящего простора
И одиночества. / И нас вдвоем
Внесла случайность на ладонь природы.
Плывет луна в недвижной высоте,
Стоят громады шерстолапых елей,
Петух поет в деревне за хребтом,
И утро подступает по секундам.
Прижмись ко мне, дыхание твое
В мой жадный рот приходит светлым паром.
Ресницы словно изгородь стоят,
Белки мерцают отраженным светом.
Росинки пота стынут над губами.
Стоит над всей вселенной тишина.
И вот, рождаясь возле туч, несущих
Оплавленную белую луну,
Качнулся гул на самой грани неба,
Пронесся шорох мертвый по лесам,
Пахнуло страхом, будто из могилы,
И, грохоча туманным колесом,
Пошла лавина смертными кругами
Все вниз и вниз! / И дьявол поднимал
Над нею семь свечей седых туманов.
Рванулась ты ко мне, ударил холод
Серебряный. Дыханье пресеклось.
Конец! / Беспомощно мы ждали смерти.
И пронеслось… / Блистающий туман
Нас, маленьких, схватил, одел морозом,
Ворвался в ноздри, ребра, бил огнем,
Колол снежинками. Белел восток.
Над голубым хребтом луна стояла.
И, срезанная от небес до ада,
Земля дымилась, как живая рана,
И на ресницах стыл летучий снег.
Спасенные от ярости стихий,
Мы, обнявшись, с тобой стояли молча.
Дорога срезана была как бритвой,
За два шага от нас чернел провал.
Случайность пожалела нас с тобою.
Судьба твою приберегала юность.
И от земли до неба поднимался
Лиловый пар распахнутой земли.
Не упрекну тебя за быстрый отблеск
Зубов насмешливых, не забегу
Вперед на восемь лет. / Они пройдут.
И встанешь ты под дула автоматов
И улыбнешься старым партизанским
Савойским Альпам. / Улыбнешься снегу
Рекламному и давним поцелуям.
И, грохоча туманным колесом,
Пойдет лавина смертными кругами,
И Франция над скалами поднимет
Колпак фригийский утренней зари.
Так что же мне сказать тебе сейчас,
Когда держу тебя в своих объятьях?
Смерть пролетела. / Ели говорят
На языке, понятном только снегу.
Нет, не заря, а белое сиянье
Проходит по хребтам стопами света.
Идет весна в торжественном рассвете,
Ручьи подснежные бормочут сонно.
А наверху, как слон, стоит Монблан,
Владыка Богоматери Белькомбской.
1943 ― 1956