Каспийское море
1933 ― 1936
Сивым дождем на мои виски
падает седина,
И страшная сила пройденных дней
лишает меня сна.
И горечь, и жалость, и ветер ночей,
холодный, как рыбья кровь,
Осенним свинцом наливают зрачок,
ломают тугую бровь,
Но несгибаема ярость моя,
живущая столько лет.
«Ты утомилась?» ―/ я говорю.
Она отвечает: «Нет!»
Именем песни,/ предсмертным стихом,
которого не обойти,
Я заклинаю ее стоять
всегда на моем пути.
О, никогда, никогда не забыть
мне этих колючих ресниц,
Глаз расширенных и косых,
как у летящих птиц.
Я слышу твой голос,/ голос ветров,
высокий и горловой,
Дребезг манерок,/ клекот штыков,
ливни над головой.
Много я лгал, мало любил,
сердце не уберег,
Легкое счастье пленяло меня
и легкая пыль дорог.
Но холод руки твоей не оторву
и слову не изменю,
Неси мою жизнь,/ а когда умру ―
тело предай огню.
Светловолосая, с горестным ртом, ―
мир обступил меня,
Сдвоенной молнией падает день,
плечи мои креня.
Словно в полете,/ резок и тверд
воздух моей страны.
Ночью,/ покоя не принося,
дымные снятся сны.
Кожаный шлем надевает герой,
древний мороз звенит.
Слава и смерть ― две родные сестры ―
смотрят в седой зенит.
Юноши строятся,/ трубы кипят
плавленым серебром
Возле могил/ и возле людей,
имя которых ― гром.
Ты приходила меня ласкать,
сумрак входил с тобой,
Шорох и шум приносила ты,
листьев ночной прибой.
Грузовики сотрясали дом,
выл, задыхаясь, мотор,
Дуло в окно,/ и шуршала во тьме
кромка холщовых штор.
Острые груди твои, как холмы
над обнаженной рекой.
Юность моя ― ярость моя, ―
ты ведь была такой!
Видишь ― опять мои дни коротки,
ночи идут без сна,
Медные бронхи гудят в груди
под ребрами бегуна.
Так опускаться, как падал я,
не пожелаю врагу,
Но силу твою и слово твое
трепетно берегу.
Пусть для героев/ и для бойцов
кинется с губ моих
Радость моя,/ горе мое ―
жесткий и грубый стих.
Нет, не любил я цветов,/ нет, ―
я не любил цветов,
Знаю на картах, среди широт,
легкую розу ветров.
Листик кленовый ― ладонь твоя.
Влажен, и ал, и чист
Этот осенний, немолодой,
сорванный ветром лист.
1934 ― 1936