БОТАНИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ НА ДУДОРОВУ ГОРУ 1792 ГОДА МАЯ 8-ГО ДНЯ
Да будет вашею рукою
Из океана всех чернил
Все то ж учинено со мною,
Что я с бумагой учинил.
Для вас бы скучный был то шум,
Как с корня мы латынь копали
И к каждой травке прибавляли
Великолепно «ус» и «ум» 1.
Се тако непреложной2
Закон велит в науке сей,
Что дал для ясности вещей
Возможной
Ростовец шведских стран Линей.
Припав лицем к земному лику,
В крапиве подлой и простой
Мы славословили уртику,
Грибной пленялись красотой.
Жуков и бабочек травили
И две подводы нагрузили
Латинской свежею трухой.
Латынь в конюшню отнесите,
Латынью лошадей кормите,
А мне скажите: что мой граф?
Я буду перед вами прав.
И графом зачинаю,
И графом окончаю,
Дабы без милости его
Мне не досталося чего.
Пускай бы только головой,
Пускай бы делом;
Но нежный ваш супруг
И телом
Противувесил двух
Покорных ваших слуг.
Сударыня! вы это знали,
Но нам и не сказали,
Смолчали,
А скромностью кого
Вы больше б наказали?
Того же самого,
Которому желали,
Чтоб он соломинкой ноги не изломил,
Чтобы пылиночкой он не ушиблен был;
А нас во осторожность
Сочли за невозможность
И словом просветить,
Бедам бы быть, бедам бы быть.
И то же солнце нам, что на дворе светило,
Доброжелательным нас взором проводило,
Как видеть далеко могло.
Кое-как шестерней ямскою запряженно,
Носило мудрости, скрыпящее, смиренно,
Под тяжестью ее мгновенно
Тронулось, охнуло и по-плы-ло.
Пренебрегающи прямой, обычный путь,
И к славе по прямой, где шествуют немного,
Лишь только вздумали свернуть3,
То чуть было свои и головы, и ноги
В отважной сей стези
Мы не оставили к бессмертию в грязи.
По счастию, что граф,
Припомня ваш устав
В опасность не вдаваться,
Дал добрый нам совет
Сгружаться
И по-апостольски путь трудный перетечь.
На речь
Премудрую мы тотчас подалися,
И так как с головы до ног
Ваш граф себя для вас берег
И мы для наших береглися,
Как ходят кулики,
Философы и арлекины,
Сложа плащи и сертуки,
Пустились мерить мы и ямы и равнины
Обутым циркулем тупых и грязных ног.
Ступали в лужи мы глубоко
Или шагали так высоко,
Елико кто шагнуть возмог.
Но, шуткой горе покрывая,
И будто бы par gout** гуляя,
Иной свистал
Да травки рвал,
Кто палочкой играл;
И смехом, хоть сухим, мы кой-как скрыть старались,
Чтоб ну́жда не была видна,
Когда нам встречу попадались
Чухонки иль чухна.
Под камнем сим
Лежит Богатырев.
«Вот имя, коего начало
От дел, мне кажется, свой титул восприяло», ―
В себе я сам проговорил.
Когда бы тут вельможа
Схоронен был,
То, словом действие помножа,
Пришлец бы и обман за истину почтил.
Могло б богатство иль порода,
Иль лесть Адонидом ― урода,
Ираклом ― Трусова назвать.
И путники в грядущи роды
С священным чувствием читали б тут,
Как знатные уроды,
В противность всех вещей природы
Под камнем, как сверх камня, лгут;
Но пахарь сей трудолюбивый,
Которого язык правдивый
Витийством дел не украшал,
При смерти то сказал,
Чем в жизни отличался…
Пиита род его солгать не подкупал,
И может быть, что он богатырем назвался
По крепости природных сил
Или по твердости, с которою сносил
Он счастья обороты,
Как нищету трудом, а песенкой ― заботы
Он от семейства отвращал,
Иль от товарищей название стяжал,
Каков в ребячестве бывал,
Как всех борол, как всех ломал,
Его богатырем дразнили,
Потом, когда он возмужал,
То так работал, как играл,
И прозвище его в названье обратили
Иль, может быть, затем… но кончим песнь печали,
Чтобы не горести слеза
Проникла чтущие глаза;
Пусть смехом бы они слезились и сверкали,
Иль, может быть, затем
Уездный мир богатырем
Его прославил,
Что он десятков семь
Сынов оставил.
― На чтой-то, мужички!
У вас их покупают?
― А, это голички,
Чем сливки при дворе пузырят, аль болтают.
― Да эдакой беды и для Европы всей
Лет на пять стало бы, как ни пузырь, ни бей,
На что ж их столько запасают?
― Да, барин! при дворе, смотри-ка, пузырей
Несметно надувают.
Ты, видно, боярчук, в приспешной не бывал,
Иного пенят там, а первый уж опал,
Лишь лопнул тот, другой надулся по наряду,
Подстегнут голичком, он, как бы ни был мал,
Посмотрим, экой стал!
А мы, лишь голички поставим по подряду,
Ведь наш и хлеб-соль тут,
Ну, пусть их сливки бьют.
Пожалуй, до надсаду,
Ведь это не беда.
Час добрый, господа.
― Ну, с Богом, мужички!
Коль нужны пузыри, полезны голички.
Полезно все, что есть на свете;
Так, видно уж, устроил Бог
В его спасительном совете,
Чтоб прихотью моей другой питаться мог;
Но размышление исторгнуло сей вздох.
О неизмерима премудрости пучина!
Тобой от пузырей
Бывает для людей
Дурна и счастлива судьбина.
Но будь не столько пузырей,
Промыслить было б хлеб трудней
Рабочей твари сей.
И Богу помолясь,
Лопатками и посошками,
Корзиной, книгою, горшками
Кой-как вооружась,
Полезли новы исполины
На дудоровские вершины.
Отважный, но нелепый строй,
Забыв труды и презря страхи,
Летел на верх горы крутой,
Подобно черепахе;
Иной
(Считая посошок) на трех ногах лепился,
Другой,
Догадливый, и четверней
Наверх шагал, а вниз катился
И ходом раковым нам в лицах представлял
Троянского коня, что нянюшка купила
Забавить баловня и на гору втащила,
А баловень его в руках не удержал,
И няня, руки вверх, голодным волком выла,
Увидя, что коня тяжеловесна сила
Не к Трое головой, а задом вниз тащила,
И град Приамов не упал.
Чужим примером свет немного научился;
Но тут один из нас, политик, умудрился.
«Тяжел, знать, путь прямой, ― сказал, ― сообразя,
Что не всегда путь чести строгой
Ведет прямою нас дорогой;
Но часто косвенна стезя,
Минуя трудные пороги
И освященна пузырем,
Ведет любимцев не путем
Ко славе в светлые чертоги,
Где вшедший, как стекло, бывает виден сквозь».
Товарищ наш по сей причине,
Надеясь первый быть у храма на вершине,
Вильками кое-как и вкось,
Тропинкой темною, кривою
Впопад и невпопад
Ступал нетвердою ногою,
Что шаг вперед, то три назад;
А мы, политику сему не подражая
И силы к силам прилагая,
Покрылись пылью так, как мхом.
Но, пыль мы потом обмывая,
Шаги шагами удвояя
И укрепляяся трудом,
Достигли наконец равнины,
Откуда малая уж часть
Труда вручила нам цветущие вершины
В самодержавну власть.
Смиренные сии лазоревы цветки,
Которые Парнас, как чудо, воспевает 4,
Из коих вьет любовь весенние венки,
Лишь только снег растает.
И если не совсем зимой сей жар погас,
Цветок сей пламень возрождает,
Когда весной его любовник обоняет,
Средь поля чистого увидя в первый раз.
Шесть месяцев Зефир со Флорой не видался,
Но в зиму к красоте весенней не простыл,
На этом месте он со Флорой повстречался,
Я этому свидетель был.
На этом месте, здесь их первое свиданье
Так землю тронуло, что радостной слезой
Покрылася она и пролилась рекой,
На этом же лужке горячее лобзанье
Четы прекрасной, молодой
Согрело воздух весь любовным дуновеньем,
Исполнило всю тварь и жизнью и движеньем.
Природа облеклась во младость красоты,
И первые вокруг любовников цветы,
Сии фиалки распустились;
На них они тогда резвились;
На них встречая вешни дни,
Они венок любви связали;
Так, может быть, они
Цветочки поизмяли…
С тех пор фиалки пахнуть стали,
Как жар любови оживил,
Украсил и согрел долину…
«От жару их любви я трубку раскурил», ―
Вприбавок ко всему чухна проговорил,
Нашедши аромат неведому причину.
Не вы ли, может быть, о графе вспомянули
И, в скромности своей
Укрывшись от людей,
О страннике вздохнули;
А постоянный брака бог,
Супружний сей почтенный вздох
Осыпав вешними цветами,
Растущими вкруг нас кустами,
К супругу мимо нас пронес…
Я верую еще явленью сих чудес
И в слабости моей тихонько вам признаюсь,
Что, как язычник, я грешу,
Я божеству сему сам тайно поклоняюсь,
Уж третий люстр ношу
Я цепь его священну,
Цепь, из одних цветов приятных соплетенну,
Как драгоценнейший спокойствия залог.
Я чту ее, как вязь святую,
Которой утвердил мое блаженство Бог;
И, пленник счастия, победу я чужую
С восторгом искренним пою и торжествую.
Но г-н Бебер…
Но мудрости титан,
Под мышкою кафтан,
Лучам противясь Феба,
Полез уж до второго неба.
Пойдем и мы за ним
Карапкаться, лепиться,
Неужели святым
Ему
Быть одному,
А нам ему отсель молиться?
Увидел я, что гриб не гриб
Какой-то к пенышку прилип;
Поганка красная и красная такая,
Что ни к чему ее нельзя и применить,
Такая чудная ― благая.
Никто нище найтить
Чудесное растенье
Не удостоился, и для того крещенье
Его не свершено,
Латинским титулом не почтено
Оно,
Пришло мне искушенье
В грибном бессмертии пожить.
И так как мной сие сокровище найденно,
Чтоб именем моим осталось нареченно,
Я стал товарищей просить.
Тут чудо красное, доселе небылица,
В статью бессмертия торжественно внеслось,
В порфиру кармина и вохры облеклось
И по-латыни назвалось
: A Lwoff inverata piziza*****.
Non omnis moriar, multaque pars mei******
В грибе останется… 5
Но, чудо из чудес,
Лишь только граф наш влез,
Взмостился,
Не знаю, как-то оступился,
И вдруг с земных небес
Как будто кто его понес,
Чрез пенья, камни и чрез лес
Шагал наш новый Геркулес.
Ломал кусты, кустам встречаясь,
Земли ногами не касаясь,
Руками в воздух опираясь,
Ни он бежал, ни он летел,
Тут все стремленью уступало,
Румянцем, как зарей, лице его сияло,
И взор его оцепенел.
Граф что-то вымолвить старался,
Кивал главой, рукой махал;
Но голос воли ослушался,
Летучим шагом граф неволею шагал
И долу воскриляся,
Как в выспренний предел…
Летучему помочь никак мы не умели,
Чем он скорей летел,
Мы больше столбенели,
А дело вышло оттого,
Что вы нам ничего
Про легкость графску не сказали,
И мы причины сей не знали
До той поры,
Как графа отыскали
Внизу горы,
Где нам и порастолковали
Причину чуда из чудес,
Что сей неведомый нам вес,
Который графа вниз тащил и вел, и нес
Чрез камни, ямы, пенья, лес,
Над графом одержал победу;
Но к счастью нашему Зевес
Прямехонько его принес
К обеду.
Хоть не было у нас ни Киса, ни Нерины;
Но сытный был обед, вино и апельсины.
Столовой нашею весенний воздух был;
На сковородке скороспелке6
Горячих блюда два граф вмиг нам сотворил.
Ах! чуть было я о безделке
Одной не позабыл:
Граф на земле лежал,
Пред ним огонь мы клали,
Огонь зажег траву, по травке побежал…
А сзади графа припекали
Полуденны лучи
Всемирныя свечи,
Как Архимедово зерцало.
Граф, встретя пред собой огня бегущий вид
(Хоть пламя не к нему, а от него бежало),
Подумал, что уже затлелась и горит
Та часть, что солнце припекало,
Схватился, закричал: «Горю», и в тот же час
Вскочил в пирог ногой, другой к огню чрез нас,
Разбил источник вин, и Волга пролилась…
Жаркое и десерт под графом застонали.
Опомняся потом, мы много хохотали,
Что граф наш, как строптивый конь,
От солнечных лучей попал было в огонь.
(1*) 7 Роснуться вам бора!
Я Дудоросская гора.
За сто ко мне вы (2*) рриходили
И вмиг
Мне голову о (3*) ррили?
Оставьте мой барик,
Я вас в ррухматоры, (4*) рродяги, не (5*) рросила.
Когда бы силла… силла…
Я вас
Зараз
Бы (6*) сех (7*) ррибила…
Все с нами бывшие британски,
Сибирски и американски
Древесны, злачны семена
С благоговением грядой мы посадили
И славы фундамент растущий заложили,
Где наши имена
Цветами возрастут на вечны времена.