Далёко, одна на кладбище, лежишь ты, и я на кладбище том не был.
Далёко, одна… Над могилой синеет неяркое, русское небо.
Далёко! И если судьба не захочет, я там никогда и не буду,
И что-то мне шепчет, что я там не буду, и, может быть, в жизни тебя позабуду.
Есть странная, страшная сила, забвенье ― та сила.
Я знаю: быть может, и ты меня тоже забыла.
Ведь если надрежем мы дерево, новые соки его заживляют, кора зарастает бесследно.
Что было бы с бедной душою без силы целебной, без силы победной!
Но мнится мне, ты пред концом, с другими, с друзьями, с родными,
Средь слез расставания вспомнила старое, старое, полузабытое имя,
Шепнула его и вздохнула с любовью, иль горечью, или прощеньем,
Наверно, с прощеньем, мой грех невелик был, наверно с прощеньем.
Мой грех невелик был: я только любил и не лгал пред тобою.
Быть может, так было и нужно, и так суждено мне судьбою ―
Тебя разбудить от дремоты, когда же, проснувшись, с еще полусонной улыбкой
На мир и меня ты взглянула, ― уйти, отвернуться и горькой признать всё ошибкой.
Но мной пробужденная к жизни, ты в жизни осталась,
Забыла, что было, творила, любила, смеялась
И шла без меня такою уверенной твердой походкой,
Как будто и не было той, которую я покидал заплаканной, бедной сироткой.
Но что же твой образ душе как упрек и как бремя?
О, тяжесть ошибок, которых уже не искупит ни время,
Ни горечь рыданий, ни страстность молитв, которых не смоет
Вся вечность, что будет, и миг отошедший тяжелыми волнами скроет.
Вся вечность! Такое простое и всё ж невозможное слово «навеки»:
Над темной могилой струятся всё более темные и полноводные реки.
Ужели навеки? И вот, когда и меня унесут эти воды,
Не будет свиданья, не будет бессмертья, не будет свободы.