Знаете,
Каков был Хлебников?
Вы, которые храните его томики,
Вместо катехизисов и требников,
О, поклонники его архитектоники, ―
Я расскажу вам о том,
О чем вы не прочтете ни в одном его томе.
Я жил с Хлебниковым в одном доме:
Мы на десятом,
Он ниже.
Нам, тогда еще почти что ребятам,
Он был в какой-то степени, разумеется, ближе,
Чем академические столпы.
Мы тогда из скорлупы
Только-только лишь и вылупились,
И подкармливали нас слегка
То поэзия,
То живопись,
То чертежная доска.
Непохожие на умников-разумников,
В сумерках мы не играли в схимников,
А любили с девушками милыми
Плыть в междупланетной пустоте,
Как и вы сегодня, над перилами
Лестничных площадок в темноте.
А когда они, сбегая,
Говорили: «Спать пора!» ―
Затевалась и другая
Иногда у нас игра:
Тихо, чинно, аккуратно
Вперегонки вверх и вниз,
Кто вперед, туда-обратно
Мы по лестнице неслись.
Это, по-моему, и сейчас одна из любимейших игр у детей.
Но однажды утром по дому прошел слух,
Что Хлебников ночью на лестнице видел чертей.
Мы сказали:
«Это мы!
Мы по лестнице носились, а совсем не духи тьмы!»
Нам сказали:
«Вы пойдите,
Так ему вы и скажите,
Ибо это не выходит у него из головы.
Объясните: это ― вы!»
Мы приходим. На диване тихий Хлебников сидит.
Показалось, что вниманья он на нас не обратит
Или поглядит с укором на непрошеных гостей.
Мы ему сказали хором:
«Вы не видели чертей!
Это мы ночами носимся
Осторожно и молчком,
А хотите ― это бросим все, ―
Мы прекрасно к вам относимся!»
И в ответ сказал он:
«Черти!»
В смысле, видимо, таком:
Чертенята, бесенята, окаянные ребята.
И об этом он уж больше разговаривать не стал…
В общем, выглядел он скверно, будто загнанная серна.
И понятно: вероятно, он порядочно устал.
Это было незадолго до его смерти,
Много прежде, чем он встал на пьедестал.
1964
Каков был Хлебников?
Вы, которые храните его томики,
Вместо катехизисов и требников,
О, поклонники его архитектоники, ―
Я расскажу вам о том,
О чем вы не прочтете ни в одном его томе.
Я жил с Хлебниковым в одном доме:
Мы на десятом,
Он ниже.
Нам, тогда еще почти что ребятам,
Он был в какой-то степени, разумеется, ближе,
Чем академические столпы.
Мы тогда из скорлупы
Только-только лишь и вылупились,
И подкармливали нас слегка
То поэзия,
То живопись,
То чертежная доска.
Непохожие на умников-разумников,
В сумерках мы не играли в схимников,
А любили с девушками милыми
Плыть в междупланетной пустоте,
Как и вы сегодня, над перилами
Лестничных площадок в темноте.
А когда они, сбегая,
Говорили: «Спать пора!» ―
Затевалась и другая
Иногда у нас игра:
Тихо, чинно, аккуратно
Вперегонки вверх и вниз,
Кто вперед, туда-обратно
Мы по лестнице неслись.
Это, по-моему, и сейчас одна из любимейших игр у детей.
Но однажды утром по дому прошел слух,
Что Хлебников ночью на лестнице видел чертей.
Мы сказали:
«Это мы!
Мы по лестнице носились, а совсем не духи тьмы!»
Нам сказали:
«Вы пойдите,
Так ему вы и скажите,
Ибо это не выходит у него из головы.
Объясните: это ― вы!»
Мы приходим. На диване тихий Хлебников сидит.
Показалось, что вниманья он на нас не обратит
Или поглядит с укором на непрошеных гостей.
Мы ему сказали хором:
«Вы не видели чертей!
Это мы ночами носимся
Осторожно и молчком,
А хотите ― это бросим все, ―
Мы прекрасно к вам относимся!»
И в ответ сказал он:
«Черти!»
В смысле, видимо, таком:
Чертенята, бесенята, окаянные ребята.
И об этом он уж больше разговаривать не стал…
В общем, выглядел он скверно, будто загнанная серна.
И понятно: вероятно, он порядочно устал.
Это было незадолго до его смерти,
Много прежде, чем он встал на пьедестал.
1964
