ДОМОЙ!
Уходите, мысли, во-свояси.
Обнимись,/ души и моря глубь.
Тот,/ кто постоянно ясен ―
тот,/ по-мойму,/ просто глуп.
Я в худшей каюте/ из всех кают ―
всю ночь надо мною/ ногами куют.
Всю ночь,/ покой потолка возмутив,
несется танец,/ стонет мотив:
«Маркита,/ Маркита,/ Маркита моя,
зачем ты,/ Маркита,/ не любишь меня…»
А зачем/ любить меня Марките?!
У меня/ и франков даже нет.
А Маркиту/ (толечко моргните!)
за сто франков/ препроводят в кабинет.
Небольшие деньги―/ поживи для шику ―
нет,/ интеллигент,/ взбивая грязь вихров,
будешь всучивать ей/ швейную машинку,
по стежкам/ строчащую/ шелка стихов.
Пролетарии/ приходят к коммунизму низом ―
низом шахт,/ серпов/ и вил, ―
я ж/ с небес поэзии/ бросаюсь в коммуниз[ъ]м,
потому что/ нет мне/ без него любви.
Все равно―/ сослался сам я/ или послан к маме ―
слов ржавеет сталь,/ чернеет баса медь.
Почему/ под иностранными дождями
вымокать мне,/ гнить мне/ и ржаветь?
Вот лежу,/ уехавший за воды,
ленью/ еле двигаю/ моей машины части.
Я себя/ советским чувствую/ заводом,
вырабатывающим счастье.
Не хочу,/ чтоб меня, как цветочек с полян,
рвали/ после служебных тягот.
Я хочу,/ чтоб в дебатах/ потел Госплан,
мне давая/ задания на год.
Я хочу,/ чтоб над мыслью/ времен комиссар
с приказанием нависал.
Я хочу,/ чтоб сверхставками спеца
получало/ любовищу сердце.
Я хочу/ чтоб в конце работы/ завком
запирал мои губы/ замком.
Я хочу,/ чтоб к штыку/ приравняли перо.
С чугуном чтоб/ и с выделкой стали
о работе стихов,/ от Политбюро,
чтобы делал/ доклады Сталин.
«Так, мол,/ и так… / И до самых верхов
прошли/ из рабочих нор мы:
в Союзе/ Республик/ пониманье стихов
выше/ довоенной нормы…»
[1925]