НАДОЕЛО
Не высидел дома.
Анненский, Тютчев, Фет.
Опять,/ тоскою к людям ведомый,
иду/ в кинематографы, в трактиры, в кафе.
За столиком. / Сияние.
Надежда сияет сердцу глупому.
так изменился россиянин,
что щеки сожгу огнями губ ему.
Осторожно поднимаю глаза,
роюсь в пиджачной куче.
«Назад,/ наз-зад,/ назад!»
Страх орет из сердца. / Мечется по лицу, безнадежен и скучен.
Не слушаюсь. / Вижу,/ вправо немножко,
неведомое ни на суше, ни в пучинах вод,
старательно работает над телячьей ножкой
загадочнейшее существо.
Глядишь и не знаешь: ест или не ест он.
Глядишь и не знаешь: дышит или не дышит он.
Два аршина безлицого розоватого теста:
хоть бы метка была в уголочке вышита.
Только колышутся спадающие на плечи
мягкие складки лоснящихся щек.
Сердце в исступлении,/ рвет и мечет.
«Назад же! / Чего еще?»
Влево смотрю. / Рот разинул.
Обернулся к первому, и стало иначе:
для увидевшего вторую образину
первый―/ воскресший Леонардо да-Винчи.
Нет людей. / Понимаете
крик тысячедневных мук?
Душа не хочет немая идти,
а сказать кому?
Брошусь на землю,/ камня корою
в кровь лицо изотру, слезами асфальт омывая.
Истомившимися по ласке губами тысячью поцелуев покрою
умную морду трамвая.
В дом уйду. / Прилипну к обоям.
Где роза есть нежнее и чайнее?
Хочешь―/ тебе/ рябое
прочту «Простое как мычание»?
ДЛЯ ИСТОРИИ
Когда все расселятся в раю и в аду,
земля итогами подведена будет ―
помните:/ в 1916 [тысяча девятьсот шестнадцатом] году
из Петрограда исчезли красивые люди.
[1916]