Версты улиц взмахами шагов мну.
Куда уйду я, этот ад тая!
Какому небесному Гофману
выдумалась ты, проклятая?!
Буре веселья улицы у́зки.
Праздник нарядных черпал и че́рпал.
Думаю. / Мысли, крови сгустки,
больные и запекшиеся, лезут из черепа.
Мне,/ чудотворцу всего, что празднично,
самому на праздник выйти не с кем.
Возьму сейчас и грохнусь навзничь
и голову вымозжу каменным Невским!
Вот я богохулил. / Орал, что бога нет,
а бог такую из пекловых глубин,
что перед ней гора заволнуется и дрогнет,
вывел и велел:/ люби!
Бог доволен. / Под небом в круче
измученный человек одичал и вымер.
Бог потирает ладони ручек.
Думает бог:/ погоди, Владимир!
Это ему, ему же,
чтоб не догадался, кто́ ты,
выдумалось дать тебе настоящего мужа
и на рояль положить человечьи ноты.
Если вдруг подкрасться к двери спа́ленной,
перекрестить над вами стеганье одеялово,
знаю―/ запахнет шерстью па́ленной,
и серой издымится мясо дьявола.
А я вместо этого до утра раннего
в ужасе, что тебя любить увели,
метался/ и крики в строчки выгранивал,
уже наполовину сумасшедший ювелир.
В карты б играть! / В вино
выполоскать горло сердцу изоханному.
Не надо тебя! / Не хочу! / Все равно
я знаю,/ я скоро сдохну.
Если правда, что есть ты,/ боже,/ боже мой,
если звезд ковер тобою выткан,
если этой боли,/ ежедневно множимой,
тобой ниспослана, господи, пытка,
судейскую цепь надень.
Жди моего визита.
Я аккуратный,/ не замедлю ни на день.
Слушай,/ Всевышний инквизитор!
Рот зажму. / Крик ни один им
не выпущу из искусанных губ я.
Привяжи меня к кометам, как к хвостам лошадиным,
и вымчи,/ рвя о звездные зубья.
Или вот что:/ когда душа моя выселится,
выйдет на суд твой,/ выхмурясь тупенько,
ты,/ Млечный Путь перекинув виселицей,
возьми и вздерни меня, преступника.
Делай, что хочешь. / Хочешь, четвертуй.
Я сам тебе, праведный, руки вымою.
Только―/ слышишь! ―/ убери проклятую ту,
которую сделал моей любимою!
Версты улиц взмахами шагов мну.
Куда я денусь, этот ад тая!
Какому небесному Гофману
выдумалась ты, проклятая?!