ЮБИЛЕЙНОЕ
Александр Сергеевич,/ разрешите представиться.
Маяковский. / Дайте руку! / Вот грудная клетка.
Слушайте,/ уже не стук, а стон;
тревожусь я о нем,/ в щенка смиренном львенке.
Я никогда не знал,/ что столько/ тысяч тонн
в моей/ позорно легкомыслой головенке.
Я тащу вас. / Удивляетесь, конечно?
Стиснул? / Больно? / Извините, дорогой.
У меня,/ да и у вас,/ в запасе вечность.
Что нам/ потерять/ часок-другой?!
Будто бы вода―/ давайте/ мчать болтая,
будто бы весна―/ свободно/ и раскованно!
В небе вон/ луна/ такая молодая,
что ее/ без спутников/ и выпускать рискованно.
Я/ теперь/ свободен/ от любви/ и от плакатов.
Шкурой/ ревности медведь/ лежит когтист.
Можно/ убедиться,/ что земля поката, ―
сядь/ на собственные ягодицы/ и катись!
Нет,/ не навяжусь в меланхолишке черной,
да и разговаривать не хочется/ ни с кем.
Только/ жабры рифм/ топырит учащённо
у таких, как мы,/ на поэтическом песке.
Вред ― мечта,/ и бесполезно грезить,
надо/ весть/ служебную нуду.
Но бывает―/ жизнь/ встает в другом разрезе,
и большое/ понимаешь/ через ерунду.
Нами/ лирика/ в штыки/ неоднократно атакована,
ищем речи/ точной/ и нагой.
Но поэзия―/ пресволочнейшая штуковина:
существует―/ и ни в зуб ногой.
Например/ вот это―/ говорится или блеется?
Синемордое,/ в оранжевых усах,
Навуходоносором/ библейцем ―
«Коопсах».
Дайте нам стаканы! / знаю/ способ старый
в горе дуть винище,/ но смотрите―/ из
выплывают/ Red и White Star’ы
с ворохом/ разнообразных виз.
Мне приятно с вами,―/ рад,/ что вы у столика.
Муза это/ ловко/ за язык вас тянет.
Как это/ у вас/ говаривала Ольга?..
Да не Ольга! / из письма Онегина к Татьяне.
― Дескать,/ муж у вас/ дурак/ и старый мерин,
я люблю вас,/ будьте обязательно моя,
я сейчас же/ утром должен быть уверен,
что с вами днем увижусь я. ―
Было всякое:/ и под окном стояние,
письма,/ тряски нервное желе.
Вот/ когда/ и горевать не в состоянии ―
это,/ Александр Сергеич,/ много тяжелей.
Айда, Маяковский! / Маячь на юг!
Сердце/ рифмами вымучь ―
вот/ и любви пришел каюк,
дорогой Владим Владимыч.
Нет,/ не старость этому имя!
Тушу/ вперед стремя,
я/ с удовольствием/ справлюсь с двоими,
а разозлить―/ и с тремя.
Говорят―/ я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н!
Entre nous… / чтоб цензор не нацикал.
Передам вам―/ говорят―/ видали
даже/ двух/ влюбленных членов ВЦИКа.
Вот―/ пустили сплетню,/ тешат душу ею.
Александр Сергеич,/ да не слушайте ж вы их!
Может/ я/ один/ действительно жалею,
что сегодня/ нету вас в живых.
Мне/ при жизни/ с вами/ сговориться б надо.
Скоро вот/ и я/ умру/ и буду нем.
После смерти/ нам/ стоять почти что рядом:
вы на Пе,/ а я/ на эМ.
Кто меж нами? / с кем велите знаться?!
Чересчур/ страна моя/ поэтами нища?.
Между нами/ ― вот беда―/ позатесался Надсон.
Мы попросим,/ чтоб его/ куда-нибудь/ на Ща!
А Некрасов/ Коля,/ сын покойного Алеши, ―
он и в карты,/ он и в стих,/ и так/ неплох на вид.
Знаете его? / вот он/ мужик хороший.
Этот/ нам компания―/ пускай стоит.
Что ж о современниках?! / Не просчитались бы,/ за вас/ полсотни отдав.
От зевоты/ скулы/ разворачивает аж!
Дорогойченко,/ Герасимов,/ Кириллов,/ Родов ―
какой/ однообразный пейзаж!
Ну Есенин,/ мужиковствующих свора.
Смех! / Коровою/ в перчатках лаечных.
Раз послушаешь… / но это ведь из хора!
Балалаечник!
Надо,/ чтоб поэт/ и в жизни был мастак.
Мы крепки,/ как спирт в полтавском штофе.
Ну, а что вот Безыменский?! / Так…
ничего… / морковный кофе.
Правда,/ есть/ у нас/ Асеев/ Колька.
Этот может. / Хватка у него/ моя.
Но ведь надо/ заработать сколько!
Маленькая,/ но семья.
Были б живы―/ стали бы/ по Лефу соредактор.
Я бы/ и агитки/ вам доверить мог.
Раз бы показал:/ ― вот так-то, мол,/ и так-то…
Вы б смогли―/ у вас/ хороший слог.
Я дал бы вам/ жиркость/ и сукна,
в рекламу б/ выдал/ гумских дам.
(Я даже/ ямбом подсюсюкнул,
чтоб только/ быть/ приятней вам.)
Вам теперь/ пришлось бы/ бросить ямб картавый.
Нынче/ наши перья―/ штык/ да зубья вил, ―
битвы революций/ посерьезнее «Полтавы»,
и любовь/ пограндиознее/ онегинской любви.
Бойтесь пушкинистов. / Старомозгий Плюшкин,
перышко держа,/ полезет/ с перержавленным.
― Тоже, мол,/ у лефов/ появился/ Пушкин.
Вот арап! / а состязается―/ с Державиным…
Я люблю вас,/ но живого,/ а не мумию.
Навели/ хрестоматийный глянец.
Вы/ по-моему/ при жизни/ ― думаю ―
тоже бушевали. / Африканец!
Сукин сын Дантес! / Великосветский шкода.
Мы б его спросили:/ ― А ваши кто родители?
Чем вы занимались/ до 17 [семнадцато] ― го года? ―
Только этого Дантеса бы и видели.
Впрочем,/ что ж болтанье! / Спиритизма вроде.
Так сказать,/ невольник чести… / пулею сражен…
Их/ и по сегодня/ много ходит ―
всяческих/ охотников/ до наших жен.
Хорошо у нас/ в Стране советов.
Можно жить,/ работать можно дружно.
Только вот/ поэтов,/ к сожаленью, нету ―
впрочем, может,/ это и не нужно.
Ну, пора:/ рассвет/ лучища выкалил.
Как бы/ милиционер/ разыскивать не стал.
На Тверском бульваре/ очень к вам привыкли.
Ну, давайте,/ подсажу/ на пьедестал.
Мне бы/ памятник при жизни/ полагается по чину.
Заложил бы/ динамиту/ ― ну-ка,/ дрызнь!
Ненавижу/ всяческую мертвечину!
Обожаю/ всяческую жизнь!
[1924]