Оборотень
(посвящается Надежде Андреевне Загуляевой)
Дело то было давно, не теперь,
Истинно было… Кто хочет, не верь…
Только ведь правды нигде не схоронишь ―
В землю не спрячешь, конем не догонишь, ―
В щелку пролезет, из рук улетит,
В море не тонет, в огне не горит…
Ладно и речь не о ней… А срубили,
В старое время, село мужички,
И довелось им ― знать, пришлые были ―
В самом лесу жить, у Камы-реки.
Ну и живут они там, поживают,
Церковь построили, ― правят свой толк
Да на досуге зверишек стреляют…
Вечер, а парня в избе не видать…
«Что так? Далеко зайти бы не надо:
Тут до трущобы до самой с версту,
А молодежник ― кусты на счету;
Тут и девчонкам дорога знакома…
Знать, загулял? Будет к завтрему дома».
Завтра в ворота, а Митьки всё нет:
Кажется, парню прийти бы чем свет,
Ан не идет… А метелица стала,
Где по колено сугроб наметала,
Где и под за́стреху… «Да! ― говорят: ―
Пусть погулял бы, а если плутает?
Да ведь и волк-то не то ― что свой брат!
Вон пономарь со двора выезжает:
Хоть обокликнул бы, что ли, в лесу…»
Ну, пономарь, видно, где покуликал:
«Кликал, мол, братцы, я Митьку-то, кликал ―
Не отозвался… Вот то-то оно:
Уж не того ли он? Вишь ― холодно́!»
Бабы послушали: «Страхи какие!
Батюшки! Слышали? ― в голос ревут! ―
Митька замерз! Вон, никак и везут!
Точно: из стана везут… понятые…»
Подлинно: ехали два мужика.
С ро́звальней Митьку в избу притащили,
Шубой накрыли, на печь уложили…
Три дня ворочать не мог языка,
Три дня метался на печке, покуда
Знахаря миром ему не нашли.
И уж откуда добыли, ― откуда ―
Бог весть!.. Отрыли из самой земли…
Вот, ― как поправился Митька, ― на сходке
То рассказал, что во всем околотке
Просто никто не поверил ему…
Верит просвирня, и то потому,
Что с прихожанами разного толка…
Вот что рассказывал Митька про волка:
«Всуе побожишься ― ох, тяжело!
Как побожился, в нутре заскребло…
Мне бы и в лес не впервой, да и зверя ―
Стало бы дело за спором теперя,
Правду сказать, я не то что ружьем, ―
Просто: давай ― пришибу кулаком.
Значит, уж с волком играть мне не в прятки.
Как подвернулся ― я щелк да и щелк, ―
Взвел ― а душа-то и спряталась в пятки…
Вижу я: ровно и волк ― да не волк:
Как огрызнется, да так-то негоже,
Инда морозом подрало по коже!
Это бы что!.. Как взревет, супостат,
Да ведь во весь человеческий голос:
«Что ж ты? Ружье не заряжено, брат?»
Как уж я выстрелил, как угодил
Прямо ему под лопатку ― бог знает!
Видел, что лытки ему подкосил.
Да самого меня так и шатает,Так и шатает… Упадавай ― пришибу кулаком.
В лес без оглядки нечесанным волком.
Вот тебе сказ мой и полно… Прощай!»
Я с ним простился ― и прямо к зазнобе;
Пеночкой в садик ее прилетел…
Вижу ― гуляют сестрицы, и обе
Садика краше… Я им и запел:
[Фрагмент: Ох, вы, девицы-лукавицы!..]
Спел я, а красным-то слово приятно:
«Что это пеночка нонече внятно
Песню заводит?.. Да, правда, пора
Гнездышко вить ей с утра до утра…»
Так-то она… А сестра-то: «И елка
Словно в цвету?.. Посмотри:/ Вот и пчелка
Так и жужжит…» А жужжит не пчела ―
Я их морочу с досады и зла,
Я им жужжу, уж была ― не была:
[Фрагмент: Ох, вы, зорьки несподобные!..]
Всё прожужжал я, а им-то приятно…
Что это пчелка-то нонече внятно,
Словно бы реки какие, жужжит?..» ―
Так-то она… А сестра говорит:
«Видишь, настала какая погода?
Чай из цветов-то повысосет меда,
Чует, что скоро и липовый сот,
Вот ей на солнце и весело стало…
Надо быть, скоро Иван-то Купало?» ―
«Скоро… А на сердце кошка скребет…
Только подумать, что, много с неделю,
Стлать мне с тобою в светелке постелю,
Словно кто под бок мне хватит ножом…»
Как услыхал я, ― повис пауком;
С вяза спустил паутину-другую,
Будто основу сновал бы какую,
Так вот и мычусь по ней челноком.
«Глянь-ка! Паук-то какой! Со крестом!
Вот в пузырек бы его, да потом
В землю зарыть бы под волчьим кустом:
Три года жди, а в Ивана-Купала
Вынешь жемчужину с мелкий орех». ―
Так-то она, а сестра ей: «Ведь грех
Душу живьем зарывать… ― «Угадала!
Нешто паук-то показан в душах?
Хоть раздави, да и то в барышах…
Сказано: гадина! Вот посмотри-ка:
Я его ― разом!» / Творец мой владыка!
Свету невзвидел я! Знать, уж с тоски,
Веткою хлысть поперек-то щеки!..
Так и сомлела, что снег побелела,
Прыгнула ― ветку-то, видно, достать,
Ан не достала ее: улетела
Дымом ли? Пылью ли? Чем? ― И не знать
Вечером села она у окошка,
И невдогад ей, что против сторожка:
Я кузнецом в лопухе стрекочу,
Глаз не свожу с ней, а к ней не скачу…
Вот и сидит она, будто горюет ―
На́ небо смотрит, колечко целует…
Я ― как скачуся падучей звездой, ―
Крикнула: «Звездочка! Стой же ты, стой!
Ворога в омут, и с камнем на шее,
А для него, для милого дружка,
Выдерни с телом серьгу из ушка!»
Ну, уж и зверь не бывал меня злее:
Кажется, вырвал бы деду язык…
«Так-то меня научил ты, старик?
Что тебе, лысому, на́век достало,
Нашему брату и на день-то мало.
Видишь, запгал ни с того ни с сего! ―
Не побоюсь же как есть ничего,
Только дождаться б Ивановой ночи…»
Ждал и дождался, хоть не было мочи:
Знал, что она-то купаться пойдет…