«Горькое дело! страшное дело!
Ляжет в досках этих мертвое тело!» ―
«Вот еще выдумал горе какое!
Нам что за дело? Не наше ― чужое!» ―
«Полно бранить! разве я виноват?
Первый ведь гроб я работаю, брат». ―
«Первый, последний ли ― что за забота?
Пой: веселее под песни работа.
Доски распилишь ― отмерь же, смотри!
Выстругай глаже и стружки сбери!
Доску к доске пригони поплотнее:
Тесно лежать, так чтоб было теплее.
Выкрасить, дно и бока уложить
Стружками надо, а сверху обить.
Стружки приличней, чем пух или перья;
Это старинное наше поверье.
Гроб ты снесешь; а как мертвый уж в нем,
Крышку захлопнул ― я дело с концом!» ―
«Всё это знаю я! Доски исправно
Я распилил и их выстругал славно…
Только всё дрожь не проходит в руках,
Только всё слезы стоят на глазах.
Струг ли, пилу ли рука моя водит,
Сердце всё мрет, словно кровью исходит.
Горькое дело! страшное дело!
Ляжет в досках этих мертвое тело».
Ляжет в досках этих мертвое тело!» ―
«Вот еще выдумал горе какое!
Нам что за дело? Не наше ― чужое!» ―
«Полно бранить! разве я виноват?
Первый ведь гроб я работаю, брат». ―
«Первый, последний ли ― что за забота?
Пой: веселее под песни работа.
Доски распилишь ― отмерь же, смотри!
Выстругай глаже и стружки сбери!
Доску к доске пригони поплотнее:
Тесно лежать, так чтоб было теплее.
Выкрасить, дно и бока уложить
Стружками надо, а сверху обить.
Стружки приличней, чем пух или перья;
Это старинное наше поверье.
Гроб ты снесешь; а как мертвый уж в нем,
Крышку захлопнул ― я дело с концом!» ―
«Всё это знаю я! Доски исправно
Я распилил и их выстругал славно…
Только всё дрожь не проходит в руках,
Только всё слезы стоят на глазах.
Струг ли, пилу ли рука моя водит,
Сердце всё мрет, словно кровью исходит.
Горькое дело! страшное дело!
Ляжет в досках этих мертвое тело».