Во сне и наяву
Погас огонь небесный Прометея!
Он долго грел избранников земли.
От дерзких рук голодного плебея
Его жрецы искусства берегли.
Прошли века. Плебей, лишась терпенья,
От очага мечты и вдохновенья
Прогнал жрецов мозолистой рукой
И там ― увы ― зажег огонь другой!
Огонь земной ― не дар священный неба ―
Простой огонь, что всем необходим
Для варки щей и для печенья хлеба
И в холода немилосердных зим.
Кто б мог узнать тебя, о храм великий!
В тебе царят и пыль, и вонь, и крики,
Уставлен ты станками без числа,
Стучит топор и бегает пила.
Твои жрецы все разбрелись сурово…
И лишь один, смешавшийся с толпой,
Решился плыть теченьем жизни новой.
Смеется он беспечно над тобой,
Он рад, что стал поклонником рассудка,
Жрецом труда ― поэзии желудка,
Что топором полезным машет там,
Где прежде пел богиням и мечтам.
Но иногда, в часы ночного бденья,
Он видит вновь умершие мечты.
Исполнен храм возвышенного пенья,
И яркий свет струится с высоты.
И призраки, в одеждах белоснежных,
Пред ним плывут… В глазах, когда-то нежных,
Читает он суровый приговор
И ледяной, презрительный укор…
И бедный жрец лицо в подушки прячет,
Как вор, стыдом раскаянья горя,
И долго он, и безутешно плачет,
Пока из туч не выглянет заря.
Тогда опять он весел и спокоен,
Над глупым сном смеется храбрый воин
И топором полезным машет там,
Где прежде пел богиням и мечтам…