Если б нас впопыхах не пришили заране,
не подняли б ― не бросили оземь ― с земли,
мы росли бы с тобою в развернутой ране
на глазах шелудивой народной семьи.
Мы метали бы бисер в укромное место,
мы познали бы сладость семейных забот,
мы воспели бы Честь или прелесть инцеста,
зуд Отваги и Славы мерцающий плод.
Наши дети в плену азиатской заразы,
ошалев от парижских и гамбургских вин,
развивали бы наши пути-метастазы,
низводящие в нежный чахоточный сплин.
Всё, что было с другими, случилось бы с нами, ―
так и кровь голубая, отчаясь, кружит.
Кронос с Хроносом встарь разменялись чинами:
первый сечкою машет, второй ― потрошит.
Видишь, нам повезло: так незримо, так тихо
мы вступили в потешную эту игру ―
неразумнее снега и сказочней лиха,
как слова, неподвластные даже перу.
В нас и буквы, смеясь, поменялись местами,
как священники-птицы вокруг Алтаря.
О, как страшен и вечен Играющий нами!..
Тут молчание: нас порешили не зря.
Тут терпение, милость, молочное братство…
Полежим да рассудим в опричной земле,
как без рук и без ног устоять, удержаться
на веселом, завещанном нам киселе.
март 1977