ПЕСЕНКА
Грехи наши ― от юности, вина ― от безначалия,
всё прочее ― от тесноты, от жуткой тесноты.
Все обезьяньи зеркала, все страсти и так далее…
Все войны, все твои дела, все страхи, все кресты.
Когда же ты вернешься вспять, осатанев от ребуса,
услышишь голос Судии в зеркальной тишине:
«Ты помнишь, грешная душа, соборный дух троллейбуса?
Ты помнишь, Я тебя давил, и ты ответил Мне».
Тут время хитрость применить, как бы канавку сточную,
улику для отвода глаз, чтобы задобрить суд.
Скажи ему, ну, например… как был ты под Опочкою,
как встретил камень-девочку и отдал ей салют.
Она винилась пред тобой, смыкалась-размыкалася,
просила камень разомкнуть, но ты ее не спас,
когда кортеж твой в Псков летел на поклоненье Фаллосу ―
хорошая такая есть традиция у нас.
Вот так, штришок один, другой… ― Глядишь, он и развеется.
«Всё, ― скажет, ― всё. Я позабыл. Не помню ни шиша».
Похерится твоя вина в летучих волнах мелоса,
вплетется в общий лейтмотив певучая душа.
Завоет, зашарашится, запрыскает, запорскает.
(Cogito – это, кажется, французская болезнь?)
Грехи наши ― вчерашний день, вина ― змея заморская
От преизбытка благости тучнеет наша песнь.
1978