Небес пыланье полночь прервала.
Фонарь в хлеву повиснул на стропилах.
Он освещал корову и вола,
Но осветить окрестность был не в силах.
Два пастуха, раздетых догола,
Варили сыр в прохладе благодатной,
От тел разило кожей сыромятной,
И сывороткой пахло из котла.
Ладья луны по воле волн плыла,
Распространяя облака над миром.
Растила мгла корову и вола,
Двух пастухов и чан с кипящим сыром.
Свисали грозди листьев со ствола
На грудь земли, щадя в тени добротной
Кормилицу коровы и вола,
Всей человечьей жизни и животной.
Бесповоротность мощи искрометной
В тела внедряла мудрые дела.
Чтоб лучше видеть, рядом проплыла
Ладья луны за изгородью плотной:
Рос кипарис внутри постройки скотной,
Вол бронзовый не спал, и не спала
Корова бронзовая в позе превольготной,
Грудь пастуха лоснилась бронзой потной,
На бронзовых ногах шерстилась мгла,
И струйка мыслей меж бровей текла…
Так, говорю я, Аттика спала
Восьмого августа за век до нашей эры,
Слагая нам гармонии примеры.
И в темной сфере своего стола
Я запираю только бронзу Геры ―
Двух пастухов, корову и вола.
А ты в другие гнезда темной сферы
Кладешь на вечность звездные тела,
И млечность сыроварного котла
Впоследствии меняет их размеры.
1973