Ничтожный повод
Мотылек, спасибо, милый,
от гармонии унылой
твой прилет меня отвлек.
Как пластинку, день заело…
Струнновато наше дело, ―
потому что, мотылек,
наше дело струнновато.
Это слово странновато, ―
глянь, крылатое дитя:
утро в нем, руно и урна,
овн и ворон, стон Сатурна,
если, буквы расплетя,
переставить их шутя.
Наша дурь ― от вдохновенья!
Ждешь с утра благословенья
от неведомо кого…
День проходит бесполезно,
ночь распахнута, как бездна,
а к утру поедет крыша,
еле дышит вещество.
Для здорового рассудка
наблюдать такое жутко:
из-под синей седины ―
взор безумный, отрешенный,
так глядит умалишенный
на свои дурные сны,
в точку дышащей стены,
из которой ты, крылатый,
ты, мучитель мой проклятый,
вещий дух, спаситель мой,
вылетаешь! / Что за скромность?
Узнаю твою огромность
в мотыльке, пропахшем тьмой,
в этом пыльнике с каймой!
… Свет ли, тьма… но зренье это
будет метою поэта ―
до последнего из нас.
Наши ткани распадутся.
Наши взгляды разойдутся,
но в один сольются глаз.
И, в одну уставясь точку,
это око в одиночку
из безжизненных пустот
вновь исхитит жизни прелесть,
влажный шорох, нежный шелест,
пыль на усиках красот,
чья мельчайшесть прососет
Хронос, как вода ― плотину.
1986