Парусиновая баллада
В парусиновом белом костюме,
который висел мешком,
в парусиновых полуботинках,
натертых зубным порошком,
выскоблив бритвой опасной
щетину с голодных щек,
вышел со мной на воздух,
звонкий, как родничок.
Клокотала вода в овраге ―
мы, качаясь, шли по бревну.
Он так сильно держал меня за руку ―
дух оврага тянул ко дну.
Мы прошли перекресток пыльный.
У киоска чавкала грязь.
Он купил себе кружку пива
и глотал, веселей становясь.
Он купил мне пирожное с кремом ―
с небывалым зеленым цветком,
мой рот для него был тесен,
и я давилась куском.
Выпив пива, он сдал свою кружку,
на ветру закурил «Казбек», ―
человекообразный парус,
парусиновый человек,
в парусиновом белом костюме,
который висел мешком,
в парусиновых полуботинках,
натертых зубным порошком!
Расцветая от кружки пива ―
точно как мой отец,
он насвистывал, этот парус, ―
точно как мой отец,
напевал на ходу мотивчик ―
точно как мой отец,
о коварстве и кознях женских,
благородстве мужских сердец!
Это было пятого мая
на четвертом году войны,
на высокой волне и в блеске,
в чудотворном огне весны,
на уральском ветру холодном,
на голодном еще пайке.
Свято светишься, Отче парус,
в парусиновом далеке,
в парусиновом белом костюме,
который висел мешком,
в парусиновых полуботинках,
натертых зубным порошком.