Плавучая тоска преджизненных темнот,
мучительные сны, безумия истоки, ―
их ритмы вкрадчивы, их образы жестоки,
уже к пяти годам клубится этот флот
за шторой ветреной, за лунной полосой,
когда отец и мать вот-вот из мглы вернутся,
душа воспалена, и страшно блещет блюдце,
и блеска страшный звук вонзается осой
осеннею в висок, и опухоль кровит,
покуда сквозь нее отсасывают жало…
Годам к тринадцати все то, что набежало
с любовью матери, слоится и язвит
хвощами, прорастающими ― сквозь
бессонницу видений, пену плоти,
униженность души, при перелете
разодранной о раскаленный гвоздь.
На рельсы! В петлю! К голым проводам!..
быть может, там отыщется, кому бы
завыть, как воют, разрывая трубы, ―
как воют сны к семнадцати годам,
как воет день с виденьями картин
навязчивых, как мы не знаем лени,
преуспевая в самоистребленьи…
как в белоснежном входит господин,
чтоб молоточком вызвонить колени
в мозгу пересекающихся льдин,
сверканье черное, и вызволить, как стон,
влеченье к смерти, твой зеркальный ужас
пред жизнью и безумьем… Я о том,
как, на мосту случайно обнаружась
в слезах, глядеть на реку под мостом.
1989