По солнечной улице/ шел молодой,
голубоокий, глубокий.
Только утром/ такой прозрачной слюдой
окутаны листья осоки.
Это было/ в шестидесятом году
на пути,/ где нельзя разминуться,
но, прекрасное числя/ в тайном ряду,
можно не оглянуться!
Есть такие погожие в памяти дни ―
от них не отделаться позже:
как пыльца―/ попробуй ее стряхни,
если бабочке дали/ пыльцу вместо кожи!
Я бы рада закрыть/ этот солнечный счет
по многим причинам и разным.
Воистину, время летит и течет ―
герой этой повести стал безобразным.
А поскольку частенько мы оба стоим
на пути,/ где нельзя разминуться,
я хотела бы/ с внутренним счетом своим
никогда к нему не тянуться.
Эта песня написана,/ чтобы разбить
стеклинку, которая режется.
Эта песня ― на память,/ чтобы забыть,
на чем эта память держится, ―
потому что прекрасное/ люто мстит
тем, кто помнит его корпускулы, ―
даже сейчас,/ когда кровь грустит
от того, что стеклинка/ хрустнула!
1980