Средневековая баллада
Над пергаментной Книгой Времен/ никогда не сгорает свеча,
перламутровым воском закапан/ тяжелый подсвешник.
… На костре ― человек. / Он ― фанатик. Он ― гений. Он ― грешник.
На губах его ересь бурлит,/ как раствор сургуча.
Пахнет площадью, пахнет ареной и свежим клеймом, ―
почему же так долго/ не пахнет, о господи, жареным мясом?
Чуда! Требуем чуда! Раздайся карающим басом!
Замени же дерьмом/ все, что может назваться умом!
На три века вперед замени. / Нет, на три миллиона, и сплошь,
и как можно скорей! Ты наплачешься, если иначе!
Полтора сантиметра ― на лоб,/ остальное ― под нож!
Чуда! Требуем чуда! Человечье чело ― на кошачье!
Уберите посуду с водой, человек молодой!
Этот суд соблюдёт ритуалы кровавой затеи.
И притом никогда, никому не удастся водой
соблюсти от костра геркулесово тело Идеи.
Все сгораемы ― гений и бездарь, владыка и раб.
Вот оближет ― и пепел багровая сплюнет собака.
Значит, воздано богом тебе, Несгораемый Шкап,
о безгрудая груда, мадонна Швейцарского банка!
Идиоты! Чудес не бывает! Мне хочется жить!
Но горю, и сгорю, и окончусь в багровом конверте.
Мне противно,/ что я еще буду над вами кружить,
потому что она таки вертится, вертится, вертится,/ верти…?
Верьте!
Никаких доказательств обратного/ нет в моей смерти!
… Это снег… Это ветер… Это спешка зимы… Саранча…
Налетели. Закапали. Ствол превратили в подсвешник.
Это ― сад на костре. / Он ― фанатик. Он ― гений. Он ― грешник.
На губах его ересь бурлит, как раствор сургуча.
На рассвете кому-то звонят―/ и письмо в розоватом конверте.
Годовалое деревце в комнату вносит его.
По слогам! / По слогам! / «А она таки вертится, вертится, вертится, верти…
Никаких доказательств обратного нет в моей смерти».
Неразборчива подпись. / Но ясно, кому ― от кого.