В Ростове, где юмор так свеж и румян,
Живет трубадур Леонид Григорьян.
Он утром студентам читает латынь ―
Язык медицины и римских твердынь,
Поэмы, комедии, драмы, стихов,
А также схоластики средних веков.
Потом он съедает в буфете обед ―
Салат из капусты и пару котлет,
И кофе с цикорием пьет не спеша,
Прокуренной грудью со свистом дыша, ―
Как будто свисток проглотил латинист,
Чтоб юных студенток смешил этот свист!
А что он за птица? Лоснится на нем
Пиджак из раскопок троянских времен, ―
Наверное, Шлиман поймал на крючок
В пучине столетий такой пиджачок.
А что там на разные свищет лады
В груди дымовой, наподобье трубы?
А каждая птица там свищет свое,
На струнах бренчит, серенады поет,
И в шляпе крылатой, в крылатом плаще,
В крылатом снегу и в крылатом дожде,
В крылатой ночи на крылатом ветру,
В крылатых дворах на крылатом свету ―
В крылатом пятне под крылатым окном, ―
Крылатые сны разгоняя крылом,
Клянется ― душою на синих крылах! ―
В крылатой любви на крылатых словах.
Живет трубадур Леонид Григорьян.
Он утром студентам читает латынь ―
Язык медицины и римских твердынь,
Поэмы, комедии, драмы, стихов,
А также схоластики средних веков.
Потом он съедает в буфете обед ―
Салат из капусты и пару котлет,
И кофе с цикорием пьет не спеша,
Прокуренной грудью со свистом дыша, ―
Как будто свисток проглотил латинист,
Чтоб юных студенток смешил этот свист!
А что он за птица? Лоснится на нем
Пиджак из раскопок троянских времен, ―
Наверное, Шлиман поймал на крючок
В пучине столетий такой пиджачок.
А что там на разные свищет лады
В груди дымовой, наподобье трубы?
А каждая птица там свищет свое,
На струнах бренчит, серенады поет,
И в шляпе крылатой, в крылатом плаще,
В крылатом снегу и в крылатом дожде,
В крылатой ночи на крылатом ветру,
В крылатых дворах на крылатом свету ―
В крылатом пятне под крылатым окном, ―
Крылатые сны разгоняя крылом,
Клянется ― душою на синих крылах! ―
В крылатой любви на крылатых словах.
