Жевание сплетни
― Вы знаете? Когда я позвонила
и сообщила ей, что он скончался,
она жевала… И на все вопросы
мне отвечала, медленно жуя.
А я ей говорю, как было дело:
он в понедельник не пришел на службу,
и двое суток все ему звонили,
а в среду заподозрили (жует!)…
Открыв его квартиру наконец-то,
нашли мы труп, уже три дня сидящий
за умственной работой, за столом,
за письменным (она жует, заметьте!),
одна рука свисала, говорю,
в другой лежал секундомер холодный
(я так подробно, а она жует!),
по видимости, он секундомером
перед кончиной взялся пульс замерить,
чтоб уточнить и вызвать неотложку
(она жует! ), но умер от разрыва…
Он жил один, всегда он жил один
(она жует! ), и мы, простите, знаем,
что вы давно с покойным не общались ―
по крайней мере, пару пятилеток,
и все-таки нам хочется спросить ―
у вас, случайно, нету телефона
его родных, приятелей, знакомых?..
У нас, конечно, есть его анкета
(она жует! ) у зав. отделом кадров ―
ведь меньше года, как ее заполнил
он, поступая к нам… Но мы решили,
что в этом деле ― самое простое
вас разыскать и расспросить. / Жуя,
она так сухо, жестко, бессердечно
отрезала: ― А почёму ж меня? ―
Но телефон родных дала немедля,
оговорив, что десять лет назад
он был таким. И никакого чувства.
Ни стона. Ни слезы. Ни дрожи в горле.
Уж я-то знаю толк в таких делах ―
я сообщаю первая о смерти,
и помню я, как плакали другие,
как бились, как рыдали, как страдали!..
Да если просто скажешь: перелом
бедра, инфаркт, инсульт, но жив, в больнице, ―
и то бегут, забыв про все обиды,
гордятся тем, что кто-то связь их помнит,
хотя они-то сами дохнут врозь!
А эта ни слезы не проронила
и, слушая ужасные детали
о трупе, просидевшем трое суток
(ведь он когда-то с ней, а не со мной,
простите, спал! И говорят, что эта
любовь была безумной и последней),
так вот ― она, узнав о страшной смерти,
мне отвечала, как императрица,
жующая свой завтрак в честь посла!
И, может быть, она жевала слезы,
и, может быть, она жевала ногти,
и, может быть, она жевала губы,
я допускаю, что она жевала
какие-то особенные слезы,
но это надо доказать! А как?!
Ведь я не говорю: она жевала
котлету или пирожок с капустой.
Я говорю: она жевала что-то…
Она жевала и на все вопросы
мне отвечала, медленно жуя!
И было у меня такое чувство,
что я болтаюсь в трубке телефонной ―
как в проруби дерьмо, как скотский овод,
кусающий священную корову!
А кто она такая, чтоб ломали
мы все мозги, не зная в самом деле ―
жевала ли она в такой момент
крутые яйца или фигу с маслом,
платок или огрызок карандашный?
Она жевала, говорю, ― и всё!
Она жевала у меня над ухом,
и, может быть, она жевала камни ―
как море… Пусть подавится! Тоска
меня заела после этой стычки,
и я себе не находила места,
пока не рассказала всем, как люто
она держалась, завтракая мной!
Теперь я пью, как лошадь, третьи сутки…
Теперь мы квиты! Не смогла проститься
она, представьте, с этим человеком,
поскольку всюду, где лежал он мертвый,
жевали вслух и шепотом жевали ―
жевали эту сплетню без конца!
Но у меня под ложечкой ― изжога,
и не пойму ― желудок или сердце
так изнывает страшно днем и ночью
и самое себя жует, как жвачку,
пытаясь что-то выгрызти внутри,
пытаясь что-то вывернуть наружу ―
очиститься!.. Но, боже, от чего
мне очищаться в этой переделке,
где я была магнитофонной пленкой,
которая крутилась, повторяя
лишь голый факт: она жевала что-то!
она жевала! и на все вопросы
мне отвечала, медленно жуя!
Нет, не иначе ― это сглаз да порча,
какие-то колдуют негодяи,
какие-то химичат проходимцы ―
они воткнули заводную челюсть,
беззубую, из раскаленных десен,
которая жует без передышки
и пожирает внутренность мою, ―
но это надо доказать! А как?!