Аббату,
завещавшему свои глаза слепому мальчику
Нет, не весь я умру
Гораций
Чудесный труд окончил скальпель острый.
Зрачки живут и заново глядят
На нищий мир, сверкающий и пестрый ―
Цыганский табор в листопад.
Но мальчик видит снежные вершины
В уборе непорочном и простом,
Нагорный свет, струящийся в долины,
И за решеткой холмик под крестом.
Пусть этот холмик скоро станет кочкой
(Могильный червь и спор и деловит) ―
Аббата радужная оболочка
И прах переживет, и тленья убежит.
Мы смертны все: аббат или поэт.
Но как шумит бессмертие над нами,
Когда, прозрев, слепой увидит свет,
И мир, и небо нашими глазами!
завещавшему свои глаза слепому мальчику
Нет, не весь я умру
Гораций
Чудесный труд окончил скальпель острый.
Зрачки живут и заново глядят
На нищий мир, сверкающий и пестрый ―
Цыганский табор в листопад.
Но мальчик видит снежные вершины
В уборе непорочном и простом,
Нагорный свет, струящийся в долины,
И за решеткой холмик под крестом.
Пусть этот холмик скоро станет кочкой
(Могильный червь и спор и деловит) ―
Аббата радужная оболочка
И прах переживет, и тленья убежит.
Мы смертны все: аббат или поэт.
Но как шумит бессмертие над нами,
Когда, прозрев, слепой увидит свет,
И мир, и небо нашими глазами!
