Колонь.
Пятна, мо де нер и вонь
Нам уж больше не причина:
Здесь вода де Жан Фарина,
Совершенный спесифик.
Жан Фарина л’ом юник,
Как повсюду утверждают,
А и здесь уж их считают,
Как я слышу, сорок пять!
И никак нельзя узнать,
Кто из них ле веритаб[е]ль;
Всё равно, се тут эн дьяб[е]ль,
И по мне ― пускай, не тронь,
Тем дешевле л’о д’Колонь.
Вот ле Дом, большое зданье,
И вокруг него гулянье.
Это ― кирка древних лет;
Стены все как петинет
Или кружево в узорах.
Первая она во взорах,
Как к Колони подъезжать.
Только надобно сказать,
Что доделать не успели,
Или лучше не сумели,
И надстроили кой-как
На нее простой колпак.
Как разительно различье!
Здесь всей древности величье ―
Тут ла поврете нувель,
Но как в башне де Бабель
Было языков смешенье, ―
Разных случаев стеченье,
Революцья, Бонапарт
Сделал в ней свой кордегард
И конюшню для лошадок.
Этим он мне очень гадок,
Но велик он малгре са.
Натворил он чудеса
И в Египте, и в Итальи!
И законы, и батальи
Ему сделали ренон ―
Вив ле фе Наполеон!
Но про кирку разговоры:
В ней большой орган и хоры,
А уж окна манифик!
Точно ла лантерн мажик;
Все расписаны чудесно!
Как в огне горят прелестно!
Весь из Библии сюжет;
Тут ла Сент-Элизабет,
Тут вертеп, тут убиенье
Дез-анфан, тут Вознесенье,
Также есть ла политик:
Как ле Шарлемань велик
На великолепном троне,
В мантьи, в латах и короне,
Он и важен, и пригож;
А вокруг гербы вельмож,
Что его сопровождали,
И принцессы, девы, крали,
Украшенья де са кур,
Тут дез-анж и дез-амур…
Славно! Но еще здесь чудо:
«Посмотреть бы вам не худо», ―
Мне сказал мой проводник,
Немец, пономарь-старик.
Тут за алтарем в чулане,
В золотом большом экране,
Головы царей-волхвов.
Поняла из многих слов,
Что сказал мой провожатый,
Что Людовик ле Девятый
Их Колони даровал;
Где и как он их достал,
По истории не видно,
Но сомнение обидно!
Я в гостях, и замолчу.
Только я взяла свечу
Рассмотреть жемчуг, алмазы,
Изумруды и топазы,
Что в экране иль в раке
Сделаны и аплике.
Тут еще мне показали
Сакристи, где понабрали
Кучу редкостей: корон,
Дез эпе и де батон.
Все в алмазах, в филограме,
И еще в чудесной раме
Маленькие барельеф.
Тут, кусочек хлебца съев,
Я пошла смотреть другую
Кирку, право, пресмешную.
В ней собрание костей
Онз миль вьержев. Их злодей
Гот, вандал или нормален,
Пьяница народ из пьяниц,
Перерезал, перебил
Лишь за то, что не склонил
Их на бракосочетанье,
Как гласит о том преданье.
Странный встретили скрюпюльг
Онз миль вьерж и Сент Юрсюль!
Муж пьянюшка, что ж такое?
С ним вольней и легче вдвое:
Забурлит он, отойдешь,
После всё ж свое возьмешь!!
Муж язычник и без веры?
Не беда и то, ― примеры
Есть такие, что женой
Так направлен муж иной,
Что всему готов поверить,
Стоит только поманерить.
Вот мой Курдюков и сам
Верил всем моим словам.
Готы так же б покорились,
Все б наверно окрестились.
Новых было бы онз миль
Православных дан ла виль.
Еще кирку посетили
Мы, где Рубенса крестили.
Рубенс очень был умен:
Всё писал он толстых жен.
Честь за то ему и слава!
Я сама не худощава,
А по части де красот
Всяк стоит за свой приход.
И на толстых всюду мода,
Но всегда, везде природа
Водит Рубенса рукой.
Колорит его какой,
И какое выраженье!
Здесь табло «Петра мученье»:
Он в Париж был увезен,
Но при мире возвращен.
Всё поэзия в картине:
Жизнь передана холстине,
Точно вылиты в словах
И уныние, и страх,
Фанатизм, остервененье
И небесное терпенье.
Провидения рука
Подкрепляет старика.
В нем всё дольное страдает,
Но лицо его сияет
Верой светлой и живой.
Он уж будто не земной;
Он приял венец мученья,
И завеса ослепленья
Будто сдернулась с очей
У толпы, у палачей.
Все недвижны, все робеют,
Перед ним благоговеют.
Кажется, что веры луч
К ним нроникнул из-за туч!
Но я, дура, загляделась
На картину, будто въелась,
И забыла, что уж вот
Время де ла табель д’от.
Поскорей бегом к трактиру.
Но мне Рубенса квартиру
Показал мой проводник,
Мусье Жан ле доместик.
На воротах по портрету
Узнаю квартиру эту.
Ла Мари де Медисис
Бедных бюргеров ле фис
Невзначай здесь отыскала,
Ко двору де Франс призвала
И его открыла дар!
Но каков же ле газар?
Завелась, пошла интрига,
Ганри Катр убит, и лига
Усмирилась, но Мари
Выгнали гор де Пари!
И блестевшая на троне ―
Как изгнанница в Колоне;
Ту, кем славу получил,
Сам же Рубенс приютил;
У него она скончалась.
Но опять я заболталась:
Видно, не обедать мне!
Хоть подумаю о сне,
И соснуть-то как, не знаю!
Смерть боюсь, что опоздаю.
Завтра ровно а сиз-ер
Здесь уходит ле вапер.
Надо погрузить карету,
Надо разбудить Анету,
Выпить надобно ле те, ―
Ну, беда де ту коте!