
Мы не забыли, как в садах Пале-Рояля
и у кафе Фуа ты пламенно громил
разврат Людовика, о Де-Мулен Камилл,
как дым Бастилию окутал, день вуаля!
Сент-Антуанское предместье наша память,
как раковина жемчуг, помнит и хранит,
и ненавистен башен спаянный гранит,
возлегший, чтоб глухим венком позор обрамить.
Но пали, пали королевские твердыни:
аристократа опрокинул санкюлат!
О Франция!
О времени тяжелый лет!
О беднота воинственная, где ты ныне?
Одряхший мир ― в параличе, и участили
события набухший кровью пульс его.
А в недрах зреет ― зреет мести торжество
и гибелью грозит последний из Бастилий.
Так.
Рухнет и она.
От пролетарской пули,
кипит и пенится вселенская заря.
И сменим Двадцать Пятым Октября
Четырнадцатое Июля!
и у кафе Фуа ты пламенно громил
разврат Людовика, о Де-Мулен Камилл,
как дым Бастилию окутал, день вуаля!
Сент-Антуанское предместье наша память,
как раковина жемчуг, помнит и хранит,
и ненавистен башен спаянный гранит,
возлегший, чтоб глухим венком позор обрамить.
Но пали, пали королевские твердыни:
аристократа опрокинул санкюлат!
О Франция!
О времени тяжелый лет!
О беднота воинственная, где ты ныне?
Одряхший мир ― в параличе, и участили
события набухший кровью пульс его.
А в недрах зреет ― зреет мести торжество
и гибелью грозит последний из Бастилий.
Так.
Рухнет и она.
От пролетарской пули,
кипит и пенится вселенская заря.
И сменим Двадцать Пятым Октября
Четырнадцатое Июля!