Мне хочется о Вас, о Вас, о Вас
бессонными стихами говорить…
Над вами ворожит луна-сова,
и наше имя и в разлуке: три.
Как розовата каждая слеза
из Ваших глаз, прорезанных впродоль!
О теплый жемчуг! / Серые глаза,
и за ресницами живая боль.
Озерная печаль живет в душе.
Шуми, воспоминаний очерет,
и в свежести весенней хорошей,
святых святое, отрочества бред.
________
Мне чудится:/ как мед, тягучий зной,
дрожа, пшеницы поле заволок.
С пригорка вниз, ступая крутизной,
бредут два странника. / Их путь далек…
В сандальях оба. / Высмуглил загар
овалы лиц и кисти тонких рук.
«Мария, ― женщине мужчина, ― жар
долит, и в торбе сохнет хлеб и лук».
И женщина устало:/ «Отдохнем».
Так сладко сердцу речь ее звучит!..
А полдень льет и льет, дыша огнем,
в мимозу узловатую лучи…
* * *
Мария! / Обернись, перед тобой
Иуда, красногубый, как упырь.
К нему в плаще сбегала ты тропой,
чуть в звезды проносился нетопырь.
Лилейная Магдала,/ Кариот,
оранжевый от апельсинных рощ…
И у источника кувшин… / Поет
девичий поцелуй сквозь пыль и дождь.
* * *
Но девятнадцать сотен тяжких лет
на память навалили жернова.
Ах, Мариам! / Нетленный очерет
шумит про нас и про тебя, сова…
Вы ― в Скифии, Вы ― в варварских степях.
Но те же узкие глаза и речь,
похожая на музыку, о Бах,
и тот же плащ, едва бегущий с плеч.
И, опершись на посох, как привык,
пред Вами тот же, тот же, ― он один! ―
Иуда, красногубый большевик,
грозовых дум девичьих господин.
* * *
Над озером не плачь, моя свирель.
Как пахнет милой долгая ладонь!..
… Благословение тебе, апрель.
Тебе, небес козленок молодой!