Незабываемое забудется
прежде, чем высохнут моря,
и лишь тебя не проглотят чудища,
желтая Эфиопская заря!
В шорохе, в накипающем шуме
раковины, сердцем ловлю
твои, распеленутая мумия,
сетованья ручному журавлю…
В прахе колесница полукруглая
мчится, и сужен лук стрелка,
туда, куда маленькая смуглая
женская указывает рука…
Что это? / Сбоку выходит (здание?),
башней поскрипывая, слон.
Измена! / Народное восстание
предано, продано, и меч ― на слом…
Не бег ли расчесывает волосы,
крутит и полыхает плащом?
На западе песочные полосы
застятся низким и косым дождем.
Синими оползнями по склонам
в заросли тянется река.
Неистовая рать фараонова
крокодилов вывела на берега.
Ближе и ближе витые чудища
(щучьи, утиные носы)…
Прощайте, наши надежды, будущее
наше! Прощай, мой милый сын!..
Снова осташковских кочки топей,
пляшет журавлик на заре, ―
тот самый, что с тобой, Эфиопия,
хаживал важно, с кольцом, во дворе.
Снова домашняя обстановка,
вербы ― не вербы: молочай…
Поздравь, смуглянка, меня с обновкою ―
полной свободой, журавля встречай!
Сына ты ищешь! Ищи меж нами:
вот-вот вертелся, и притом
(не помню: возле Днепра ль, за Камою ль)
оригинальничал большим зонтом…
1918 (1922)
Петербург