Нарбут В. И.
«Яблоками небо завалило…»

Яблоками небо завалило:
на «барашки» нынче урожай.
Пара в дышло ― дьявол гривокрылый! ―
селезенкой екнула: езжай!
Александра Павловна ― бумагу
из волос, из папильоток ― прочь,
зонт с оборочкой ― и ― в колымагу,
чтоб турусы по ярам толочь.
В колее по оси увязая,
пьяное плетется колесо,
и за ним стегает мрак борзая
долгоспинной, верткою осой.
В холоде поблескивают тускло
стекла колымаги, ровный лак;
бьет и бьет перепелиный мускул,
и линяет дальний лай собак.
В супесок удар копыт (бутылок)
глуше ― под пригорок с ветряком:
примостился, дурень, на затылок,
встал на четвереньки ― пауком,
и колдует в поле по-кожаньи,
снегом осыпает с небеси.
В жерновах ― сопенье и ворчанье…
Николай-угодник, пронеси!
И проносит. И уже направо ―
жабий, бородавчатый погост:
человечьей пользуют приправой
чернобыльник и лопух свой рост.
Но плывут, попрыгивают хаты,
рыжий глаз мигает и верней
вырубы забора, что рогаты.
Тень, как тушь, и мезонин за ней.
Александра Павловна проворно
ножку на подножку, пурх ― в подъезд.
Закрутило б носом и Ливорно:
переносицу амбре проест!
Смоляные разметав, к покою:
коридорчиком ― к пуховикам.
Как же ночи сахарной такою
быть, коль жар зыбится по ногам?
И еще: какие панталоны:
сединой насквозь прошел мороз!
Только отчего огонь зеленый
в твой зрачок и в заресничье врос?
― Душно, душно мне! / И жутко! –/ Ежась,
ластится борзая,/ по хребту
дико шерсть вздымается и ― в дрожи,
корчась, лезет сука в пустоту.
Александра Павловна ― в капоте:
персей колокольчики и ― страх.
Сердце задыхается на взлете:
кто там в коридоре, шах-шарах?
Взять подсвечник? / Нет! И, прижимая
пальцы выточенные к груди,
вся ― испуг, крадется, вся немая,
осторожная, за двери, впереди.
А борзая Хлоя задом-задом,
под кровать забилась и ― скулит
жалобно. / Луна проходит садом,
он росой отборною налит…
Александра Павловна, дрожите?
Может, разморила вас кровать?
Вдруг за выходом во двор:/ ― Пустите,
Христа ради, переночевать, ―
глухо-глухо старческой утробой
вынянченный голос. / Тишина.
Не кудлатый ли и низколобый
прощелыга клянчит у окна?
И, вся в трепете, ― в стекло под аркой:
на ступеньках, морду в лапы ткнув,
хвост зажав, большущая овчарка
обомлела, шевеля копну.
И опять:/ ― Пустите, Христа ради,
переночевать… ―/ Дудит в дупло.
А потом ― понурую ― к ограде,
за балясины, поволокло.
Ты откуда, темный человече?
Светом силуэт твой окаймлен…
Под луной ― в антоновке заречье,
сахарами пересыпан клен.
Александра Павловна, что с вами?
Отчего вы мечетесь, ножом
рассекая темень? / ― К маме! К маме!
Не хочу я в доме жить чужом!