ГОЛОВА
Путевые заметки
Конечно, в Кэмбридже жуют резинку
И можно кока-колу получить, ―
Но узки улицы кривые,
И как на них не давят пешеходов
Автомобили, яростно пыхтя,
То ведомо лишь старым башням,
В которых гений места опочил.
А башен много ― вкраплены в постройки.
За «супер-маркетом» внезапно вырастает
Седой суровый камень, и ворота
Возносят золото гербов с единорогом,
Со львом, с размахом бега
Оскаленных курчавых леопардов.
На сером камне ярко расцветают
Лазорь и червлень в золоте оправы.
За аркой виден дворик и цветы ―
Цветы везде, как пламя, для контраста
И с небом серым, и с тяжелым камнем.
А в комнатах ― дубовые столы,
Солидно пахнет затхлым дедом,
Иль даже прадедом. А на столе
Учебник электроники. То ― Кэмбридж:
«Мост через реку Кэм…»
Река-то вроде Пачковки в Печерах:
Скорей для уток, чем для судоходства,
Но мост хороший ― на десять веков,
Горбом пологим римской кладки.
Там, близ моста, за сетью переулков,
Опять старинный камень, башни, арки, ―
Но помоложе: Сидней Сассекс Колледж.
Забавны стены: в гребень обомшелый
Вмурован густо ряд бутылок битых:
«А ты не лазай, где не надо!..»
Стекло изветрилось, играет побежалым.
Немудрено: еще при Годунове,
По счету нашему, воздвигли стены.
Вдоль дворика ― романская аркада.
В углу ― окно. Там ― комнатка студента.
Не думал он тогда, в шестнадцать лет,
Что этот колледж будет местом
Упокоенья буйной головы:
Ведь в колледжах студентов не хоронят.
Века идут ― аркада остается.
Пройдешь в столовую ― всё тот же дуб,
Портьеры, стулья темной старой кожи,
Портреты ― как обыкновенно.
Над возвышеньем ― лэди Франсис Сассекс:
Так, ― из породы рыжеватых, тощих.
Но вот, глаза: глядят глубоко,
Печальные, живые на портрете.
― Тяжелый титул, раннее вдовство,
Тяжелое, в слезах жемчужных, платье.
Уходит жизнь… «Вот, колледж основать…»
Она ― хозяйка здесь. И посему
Портрет ― хозяйский, в целый рост,
И тот же трон ― за нею кресло.
Другие же, «мужи совета»,
Написаны по пояс иль по плечи,
Кто в пышных буффах, кто и в пиджаке.
Одни с ученым, строгим видом,
Другие ― явно самоумиленно…
От лэди Франсис слева ― голова,
А рама ― вдруг с зеленой занавеской.
От света? Нет, ― в столовой темновато.
Скорей от чьих-то глаз. Кому не стоит
Смотреть на этот лик? А лик другого вида,
Чем те, которых не снабдили
Каляной полинялой занавеской.
Седые космы жидких прядей
Спадают на колет из кожи;
Мешки, морщины под глазами.
Глаза усталы и спокойны,
А цвет их сер и холоден, как сталь,
А взгляд тяжелый ― та же сталь.
Есть что-то львиное в щеках обвислых;
Всё вместе ― что-то вроде нашего Петра,
Но только жиже как-то: нету нашей
Огромной безудержной силы.
А сила есть ― упорная, как сталь.
Да, эта голова была высокой
И часто, непреклонная, решала,
Чьим головам катиться кругло с плахи.
Но эту голову с позором отсекли
От вырытого и гнилого трупа
На виселичном поле речки Тайберн.
А дальше и не знали, что с ней делать.
Набальзамировав, хранили здесь и там,
И вот, она пришла в знакомый колледж,
Да будет замурована в часовне.
Я позавидовал ― ведь хорошо лежать
Там, где бывал в шестнадцать лет,
К истокам юности придя обратно.
В притворе лестница ведет на хоры,
Дубовая, приделана к стене.
Доска на белой штукатурке,
И надпись: «Где-то здесь сокрыта…»
Вы догадались: это Кромвелл.
А занавеска на портрете ―
Для королевских посещений: закрывают…
Традиция… А может быть, и символ:
Теперь боимся мы взглянуть
В глаза уверенной, железной силе.