БАЛЛАДА О ДАУРСКОМ БАРОНЕ
К оврагу,/ Где травы ржавели от крови,
Где смерть опрокинула трупы на склон,
Папаху надвинув на самые брови,
На черном коне подъезжает барон.
Он спустится шагом к изрубленным трупам
И смотрит им в лица,/ Склоняясь с седла, ―
И прядает конь,/ Оседающий крупом,
И в пене испуга его удила.
И яростью,/ Бредом ее,/ Истомяся,
Кавказский клинок―/ Он уже обнажен ―
В гниющее/ Красноармейское мясо,
Повиснув к земле,/ Погружает барон.
Скакун обезумел,/ Не слушает шпор он,
Выносит на гребень,/ Весь в лунном огне, ―
Испуганный шумом,/ Проснувшийся ворон
Закаркает хрипло на черной сосне.
И каркает ворон,/ И слушает всадник,
И льдисто светлеет худое лицо.
Чем возгласы птицы звучат безотрадней,
Тем/ Сжавшее сердце/ Слабее кольцо.
Глаза засветились. / В тревожном их блеске ―
Две крошечных искры,/ Два тонких луча…
Но нынче,/ Вернувшись из страшной поездки,
Барон приказал:/ «Позовите врача!»
И лекарю,/ Мутной тоскою оборон
(Шаги и бряцание шпор в тишине),
Отрывисто бросил:/ «Хворает мой ворон:
Увидев меня,/ Не закаркал он мне.
Ты будешь лечить его,/ Если ж последней
Отрады лишусь ― посчитаюсь с тобой».
Врач вышел безмолвно/ И тут же,/ В передней,
Руками развел и покончил с собой.
А в полдень/ В кровавом Особом Отделе
Барону,/ В сторонку дохнув перегар,
Сказали:/ «Вот эти… Они засиделись:
Она ― партизанка, а он ― комиссар».
И медленно/ В шепот тревожных известий ―
Они напряженными стали опять ―
Им брошено:/ «На ночь сведите их вместе,
А ночью ― под вороном ― расстрелять».
И утром начштаба барону прохаркал
О ночи и смерти казненных двоих…
«А ворон их видел? / А ворон закаркал?» ―
Барон перебил… / И полковник затих.
«Случилось несчастье,―/ Он выдавил/ (Дабы
Удар отклонить―/ Сокрушительный вздох). ―
С испугу ли―/ Все-таки крикнула баба ―
Иль гнили объевшись, но… / Ворон издох!»
«Каналья! / Ты сдохнешь, а ворон мой умер!
Он,/ Каркая,/ Славил удел палача, ―
От гнева и ужаса обезумев,
Хватаясь за шашку,/ Барон закричал. ―
Он был моим другом,/ В кровавой неволе
Другого найти я уже не смогу!»
И, весь содрогаясь от гнева и боли,
Он отдал приказ отступать на Ургу.
Стенали степные поджарые волки,
Шептались пески,/ Умирал небосклон…
Как идол, сидел на косматой монголке,
Монголом одет,/ Сумасшедший барон.
И, шорохам ночи бессонной внимая,
Он призраку гибели выплюнул:/ «Прочь!»
И каркала вороном/ Глухонемая,
Упавшая сзади/ Даурская ночь.
_____
Я слышал:/ В монгольских унылых улусах,
Ребенка качая при дымном огне,
Раскосая женщина в кольцах и бусах
Поет о бароне на черном коне…
И будто бы в дни,/ Когда в яростной злобе
Шевелится буря в горячем песке, ―
Огромный,/ Он мчит над пустынею Гоби,
И ворон сидит у него на плече.