В вагоне опускают полки,
Совсем, совсем светло в окне,
Но целый день пустой и долгий
Еще нестись на север мне.
В вагоне людно, но сурово
Мне одиночество нести:
За целый день по-русски слова
Я не смогу произнести.
Гляжу в окно ― на бег равнины,
На золотой ее пожар,
И ем лениво мандарины ―
Твоей заботливости дар.
Встает медлительное солнце,
Снегам сиянье возвратив,
И золотит очки ниппонца,
Сидящего насупротив.
Его и девочку с ним рядом ―
Светила лучезарный взор
Любовно дарит алым взглядом
И ускользает в коридор.
И оба жмурятся. Сурово
Отец ворчит ― мешает свет.
А до меня, глухонемого,
Им никакого дела нет.
Скользит по мне, как по пустому,
Их взгляд, подобный мотыльку,
И скучно мне, совсем чужому,
Внимать чужому языку.
И вдруг (от солнца, от движенья,
От этих даже лиц чужих)
Я слышу в сердце пробужденье
Чувств утверждающих, живых.
И как толчок ― подсказ сознанью
Что не напрасно я лечу,
Что где-то теплит ожиданье
Свою бессонную свечу.
Что сердце чье-то четко числит
Поспешный маятника стук,
Что мы уже сплетаем мысли
О нашей встрече, милый друг!
Мне надо радости ответной:
Хотя б улыбки луч один
Мне как-то вызвать незаметно!..
И я последний мандарин,
Приняв почтительную позу,
Кладу девчонке на пальто.
«Пожалуйста, прошу вас… дозоо».
И мне в ответ: «Аригато!»
Она смеется и глазами ―
На папеньку. Вот и отец
Заулыбался вместе с нами.
И отчуждению ― конец!
Совсем, совсем светло в окне,
Но целый день пустой и долгий
Еще нестись на север мне.
В вагоне людно, но сурово
Мне одиночество нести:
За целый день по-русски слова
Я не смогу произнести.
Гляжу в окно ― на бег равнины,
На золотой ее пожар,
И ем лениво мандарины ―
Твоей заботливости дар.
Встает медлительное солнце,
Снегам сиянье возвратив,
И золотит очки ниппонца,
Сидящего насупротив.
Его и девочку с ним рядом ―
Светила лучезарный взор
Любовно дарит алым взглядом
И ускользает в коридор.
И оба жмурятся. Сурово
Отец ворчит ― мешает свет.
А до меня, глухонемого,
Им никакого дела нет.
Скользит по мне, как по пустому,
Их взгляд, подобный мотыльку,
И скучно мне, совсем чужому,
Внимать чужому языку.
И вдруг (от солнца, от движенья,
От этих даже лиц чужих)
Я слышу в сердце пробужденье
Чувств утверждающих, живых.
И как толчок ― подсказ сознанью
Что не напрасно я лечу,
Что где-то теплит ожиданье
Свою бессонную свечу.
Что сердце чье-то четко числит
Поспешный маятника стук,
Что мы уже сплетаем мысли
О нашей встрече, милый друг!
Мне надо радости ответной:
Хотя б улыбки луч один
Мне как-то вызвать незаметно!..
И я последний мандарин,
Приняв почтительную позу,
Кладу девчонке на пальто.
«Пожалуйста, прошу вас… дозоо».
И мне в ответ: «Аригато!»
Она смеется и глазами ―
На папеньку. Вот и отец
Заулыбался вместе с нами.
И отчуждению ― конец!
