Вдоль зелёного забора,
весь в обновках и в обнимку,
приотстанешь ― помолчишь.
Шарит фауна и флора
под заколку-невидимку,
где-то травка, где-то чиж,
их не видно, только щебет,
только прозябанье, только
состояние внутри.
Всё горбатого мне лепит
фауна, играет тонко,
флора красит пузыри.
Зыбко, весело, вольготно,
и ещё ― тепло и сонно,
зонт китайский на стриту.
Кануло бесповоротно
время Джона, время Оно,
но священную чету
мне напомнили вот эти,
появившись рядом, хиппи ―
лет по тридцать пять уже,
а у них, наверно, дети
с молока привыкли к рыбе
и, представь себе, к душе.
В постбитловскую эпоху
в пост душа и рыба вместе
и одну неделю врозь.
Брось готового к подвоху
в октябре, подвергни мести,
только в мае поматрось.
Дай попить под небом сока,
посидеть на плинтуаре,
посмотреть на яркий понт.
Лишь бы никакого прока,
и ни мысли о наваре,
и один китайский зонт.
(1987)