Белобрысым локоном,
выбившимся из-за громадных глаз,
опечаткой водного барашка в тишь,
жидким осколком месяца
вскипала худенькая весна,
вечером схваченная в губы,
перепуганная―/ ― ишь ты! ―
― весна!
Качался полноводный воздух
в набухающих баржах
деревьев, рассохшихся за́ зиму.
Вечер, бледный как спаржа,
немецким, романтическим, ливерным пальцем
опечатывал веселые рты,
чтоб по саду, едва осязаемому,
смех наш не раздавался.
Мы сидели в саду на скамейке ―
мертвым мертвы, ―
далеко, легко
на весенние спозаранки вынесенные,
как на погреб парное молоко:
― в нас юность настаивалась.
3.XII. 1924