Керосиновые глаза
зимнего вечера,
показалось,
остановились на мне
тупо,
спросонья-спьяну.
Досадней
было то,
что я был трезв,
целуя
прямо на снегу
какую-то панночку.
И после
ох, как тягуче, ―
тянучка в гнилых зубах ―
белесовала
снежная заутреня,
голосуя
за меня,
обдавая морозом,
острым запахом керосина,
саблями сельдей
все на свете.
И был же низмен
вечерок жизни
в зимнем
отточенном механизме
города.
16.II. 1924