Жолудь
Закипали дни,
как и некоторые песни: ―
одна другую,
того гляди, вытеснит―.
Понятно оно:
куда известней
чем все вместе взятые знаменитости,
было мне
растущее миросозерцанье ―
(на дно,
в озябшие дни,
оттепелью – кипеньем при нуле)
моего юношества: ―
про которое,
к примеру, как в нарзане
впервой,
или в отверстье ―
в стул там, либо в изгородь ―
головой: ―
― просунешься-то? ―
― точно так! ―
а вот вытащить обратно? ―
― будь здоров, мил друг, попотей,
поужаснись
в неожиданном хомуте
нового быванья: ―
вроде побывки!―:
поучительно очень, ―
весьма
неприятно.
_________
Любовь закрадывалась
отводимой веткой орешника,
тропинкой в орешнике
под горку,
немудреным ― тем милей ―
синим лоскутом ситца,
подогретого грудью,
задыхающейся от бега:
чтоб не опоздать
до завтра
проститься.
В летнюю ночь,
неразлучную с лазейкой,
расхлабыстанной в плетне,
в летнюю ночь,
расстегивая
процелованным объясненьем
чуть не каждую пуговичку
созвездий,
считалось, строго говоря,
непролазно необходимым
нижеследующее
утвержденье: «весь де,
со всем, что ни есть, моим
весь де я
здесь: ―
― и никаких гвоздей!
_________
― Post factum, ―
закидывая удочку
туда,
закусывая те ж
удила,
песня вылавливала,
брала
оттуда
человечьей юности
чуточку.
6.XI. 1924