Обрадович С. А.
Старый город

Всю ночь ― экспресса шум, как шум шагов,
В окне ― заиндевелый бор да поле,
К утру ― вокзал лохматый, сеть проводов,
В сетях ― жар-птицы древних колоколен.

Под топотом копыта пыль тоски
Не вьюга ль снежным помелом смахнула?
Не с нею ли с бубенчиком в три дуги
Я мчусь широкоуличным разгулом?..

Тупик… сугробы… кольями забор…
С распятьем ржавым и с номером Домкома ―
Нахмурил терем над забором взор,
Как витязь под завьюженным шеломом…

Окошко, алконостом распустив
Цветные, вырезные крылья-ставни,
Грустит, под зингеровский звон грустит
О слезах, пролитых на пяльцах давних.

Тишь тупика и ― рынка пестрый крик,
И, жарко полыхая стягом алым,
Екатерининский и полинялый
С колоннами фронтон и вновь ― тупик…

За поворотом ― глухомань, пустырь
И монастырь седым сугробом. Мнится,
Он колокольной зевотой застыл,
На мир прищурив ветхие бойницы…

Заросший город в тупиках-веках!..
Но в говоре ― слова иных значений:
Стремительное, как полая река,
«ВЦИК», весенне-грозовое «Ленин»…

Тревожит крик московских площадей
Твой бред березовый и сон сосновый.
Над крепью дедовскою, юный День
Векам кладет гранитные основы.

Гнусливым псом уполз тоскливый страх;
Там, где была твоей Голгофой площадь, ―
Встал властно на окровавленных камнях,
Чугунным монументом встал Рабочий…

Цари, дыбы и ― Пугачевский бунт,
Кнут ― и в оковах ссыльный двух столетий,
Так быстр до Революций и Трибун
Твой путь от Сказки, Терема и Плети!..